Ведь у тебя нет таких грудей, как у Олаки. Ты даже не знаешь, как надо целоваться по-взрослому. Конечно, он будет спать с ней!
- Зато ты все знаешь! - сказал Ксантив, пряча невольную улыбку. - И как целуются "по-взрослому", и что мне нравится в женщинах. Все вызнал! Только, Найрам, мужчины любят женщин совсем не за то, что ты сказал.
- А за что? - деловито спросил Найрам.
- За их душу. И за то, что они есть рядом с нами.
- Вот! - торжествующе выпалила Яния. Подошла к Ксантиву, недовольно отпихнула Олаку, обвила тонкими ручонками его талию. - Я скажу отцу, и он не разрешит тебе жениться на Олаке. Потом я вырасту, и ты женишься на мне.
- Нет, Яния, этого не будет, - твердо сказал Ксантив. - Это невозможно. Как говорит Женкай, мы принадлежим к разным породам людей.
- Невозможно потому, что ты - раб? Да? А тогда я скажу отцу, и он освободит тебя!
Ксантив усмехнулся - как у них все по-детски просто.
- Яния, а если твои сестренки тоже захотят за меня замуж?
- Они еще маленькие, - вполне резонно заметила та.
- Но ведь и тебе пока только десять лет. А сестренки быстро вырастут.
- А я первая буду большой! - нашлась Яния.
- Не первая, - сказал Найрам. - Еще Илона. Она уже большая.
- Да, Илона.., - мрачно протянул Аврелий. - Илона - главная во дворце. Она главнее, чем отец. Как она скажет, так и будет. Хорошо, что она не хочет замуж за Ксантива.
Почему-то при упоминании старшей сестры дети разом погрустнели.
- Смотрите, Толстого Юрама вытаскивают, - отвлек их Ксантив.
Юрам трясся крупной дрожью. Вцепившись в веревку, он с ужасом глядел на оставшуюся внизу воду.
- По-моему, он теперь и близко к воде не подойдет, - сказала Олака. Побоится, что Женкай подойдет сзади и утопит его.
Будто услышав ее слова, Женкай обернулся. Сверлящий взгляд его маленьких глаз упал на Ксантива, пронзительный голосок перекрыл общий шум:
- А, Ксантив! Ты-то мне и нужен.
- Я чистый! - смеясь, ответил Ксантив. - В "купании" необходимости нет.
Он давно привык к тому, что за угрожающим тоном управителя редко скрывалась реальная угроза.
- И Аврелий здесь, - сказал Женкай, подойдя ближе.
- И я чистый, - в тон Ксантиву ответил Аврелий. - Мы только что плавали, у меня еще волосы мокрые.
- Я вижу! Аврелий, а почему ты отказался стричь волосы? Хочешь с длинными кудрями ходить? Или на Ксантива смотришь? Ну так ему положено он бывший монах. А ты должен стричься.
Действительно, длинные, до плеч, пепельные волосы Ксантива были его отличием как воспитанника Энканоса. Но откуда об этом стало известно Женкаю? Ведь Ксантив с того момента, как на его шее впервые заклепали рабский ошейник, никому не говорил, кем были его наставники.
- Бегом во дворец! Аврелий, тебя хочет видеть царь, а ты, Ксантив, зайдешь в кузницу и там дождешься меня. За детьми Олака присмотрит.
Найрам хмыкнул, Ксантив сдвинул брови:
- И без шалостей!
- Ты рассердишься? - спросила Яния.
- У-у, и ногами топать буду, - пообещал Ксантив. - Обижусь и не буду ничего интересного рассказывать.
- Мы будем смирными, - сказала Яния. - Ты приходи побыстрее, мы будем ждать тебя...
Ксантив никому бы не мог сказать, как он дорожит общением с этими детьми. Они не видели в нем раба, вещь, которой можно помыкать. Каждое их слово могло быть приказом для него, но то уважение, которым он у них пользовался, ставило все на свои места. Они слушались его беспрекословно, он был их любимым воспитателем, хотя и был рабом. Выше него для них были только отец и Боги...
Быстрым шагом Ксантив и Аврелий шли по пыльной дороге. Аврелий мало напоминал своего мощного отца; хрупкий и изящный, как девушка, с тонкими выразительными чертами лица, он, тем не менее, в полной мере обладал отцовской силой воли и широтой души. Аврелия не привлекали богатства, он оценивал людей не по положению в обществе, а по качествам их ума и сердца. Он был горд - по-настоящему, когда гордость заставляет человека отказываться от преимуществ, достигнутых предками, всего добиваться только своими силами. Он обладал живым умом и цепким, памятливым взглядом, и он не был злым... Как Ксантиву хотелось сохранить и развить эти достоинства!
Ему недолго пришлось ожидать Женкая в душной кузнице. Запыхавшийся от быстрой ходьбы, еще более красный, сморщенный и суетливый, чем обычно, управитель прямо с порога крикнул кузнецу:
- Эй, ты! Сними с него ошейник, - и тут же строго сверкнул глазами на Ксантива: - А ты не радуйся, это ненадолго.
Ксантив и не радовался. Ему уже один раз меняли ошейник, и он знал, что это вовсе не является признаком близкого освобождения. Кузнец двумя ловкими движениями сбил заклепки с ошейника, не поцарапав Ксантива, затем разогнул узкую полоску бронзы и отбросил ее в угол.
- Новый одеть? - спросил он у Женкая.
- Успеешь, - буркнул тот и поманил Ксантива.
Ксантив вышел во двор, с легким изумлением потирая загорелую шею, на которой осталась полоска белой кожи - след от ошейника.
- Что, непривычно без железки? - поддел его управитель.
- Я непривычен к ней, а не без нее. Я до смерти не привыкну к рабству.
- Ух, ты, свободолюбивый какой, - хихикнул Женкай, но не одернул, сказав что-нибудь типа: "Ничего, и не таких гордых обламывали."
Это удивило Ксантива. Женкай чуть ли не вприпрыжку привел его к залу, где Керх вершил суд, и Ксантив не смог сохранить невозмутимость:
- Меня будут судить, как опаснейшего преступника? Как свободного преступника?
Он не случайно выделил голосом слово "свободного" - рабов не судили. Во дворце все было просто: приходил Женкай, пронзительным голосом приказывал привязать провинившегося к столбу и высечь, либо отправить в каменоломни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20