– Это обычай Глендруидов? – спросил он.– Нет, – смеясь, ответила Мэг и потянулась к молодым побегам. – Даже моя Гвин дразнит меня, что я пасусь на своем огороде, как овечка.Доминик развернулся, перехватил руку Мэг и прижал к своему телу, прежде чем она успела взять хоть что-нибудь.– Терпение, соколенок. Прежде чем покормить тебя, мне нужно кое-что сделать.Мэг недоуменно смотрела, как Доминик поставил поднос на стол возле ее кресла, а потом неторопливо начал тушить свечи и масляные светильники. Их было много, так как Мэг инстинктивно любила свет, так же как чистую воду и свои растения.– Что? – спросила она ошеломленно.– Клетки обычно затемняют. Или ты предпочитаешь капюшон?– Вы шутите.– Нет. Я совершенно серьезен. Темная клетка или шелковый капюшон для моего соколенка. Выбирай.Ледяная сталь за шутливым тоном Доминика подсказала Мэг, что ее муж готов на все. Слова, которые он сказал в церкви, зловеще звучали в ее ушах: «Мудрый человек поймет, что его новый хозяин милосерден, но не слаб. Дурак снова начнет испытывать мое терпение. И умрет». Она уже пыталась сопротивляться ему. Повторить попытку было бы глупостью.– Темная клетка, – сказала Мэг холодно.Доминик закрыл ставни. Заметив это, Мэг издала протестующий звук. В любую погоду она держала ставни открытыми. Она любила, когда лучезарное солнце свободно разливало свой свет по ее покоям.И теперь, оглядывая комнату, освещенную только догорающим очагом, она почувствовала себя… именно как в клетке.Когда Доминик хотел погасить и его, она не смогла подавить тихого жалобного крика. Он оглянулся, задумчиво посмотрел на нее и добавил еще несколько поленьев в огонь. У Мэг вырвался глубокий вздох облегчения.Услышав его, Доминик улыбнулся: он понял, что ведет себя правильно. Первая битва была выиграна; она согласилась со своим пленом. Теперь они могут обговорить его условия.Он сел в большое кресло и показал себе на колени:– Садись. Я буду служить тебе.Мэг неуверенно отступила. Бесчисленные маленькие колокольчики зазвенели и запели.– О, – невольно произнесла она, замерев, и снова пошевелилась. – Как чудесно!– Как пение цветов? – проговорил Доминик.– Да, – ответила она, улыбаясь, несмотря на растерянность, – или как смех бабочек.– Я рад, что мой подарок нравится тебе.– Да, нравится, лорд… Доминик. Вы очень добры.– Я рад и тому, что ты считаешь меня добрым, – сказал он с загадочной улыбкой.Мэг осторожно опустилась Доминику на колени. Он приподнял ее и развернул боком, так что она наполовину опиралась на его левую руку. Мэг вопросительно взглянула на него.Правой рукой Доминик взял утиную ножку с переполненного большого блюда. Мэг потянулась за едой. Но он вытянул руку, чтобы она ничего не могла достать.– Нет, – возразил Доминик. – Я сам буду кормить тебя, соколенок.Мэг бросила на него недоуменный взгляд. Доминик улыбнулся и оторвал от ножки белыми и крепкими, как у молодого пса, зубами кусочек мяса. Потом взял его в руку и поднес ко рту Мэг. Когда она попыталась взять мясо рукой, еда снова оказалась далеко.– Нет, – мягко сказал Доминик. – У соколов нет пальцев.Мэг от удивления раскрыла рот. Доминик ловко просунул кусочек мяса между ее губами.– Вот, – пробормотал он, словно разговаривая с не прирученным еще соколом. – Ведь это совсем несложно, правда?Медленно жуя, она покачала головой. Колокольчики на концах ее кос зазвенели, будто путы.– Еще? – спросил Доминик.Она кивнула.Он мрачно улыбнулся.– Некоторые соколы – особые, волшебные соколы – умеют говорить.– О чем? – грустно поинтересовалась Мэг, пока Доминик отламывал новый кусочек мяса.– Пища, вода, охота, неистовство полета…– И свобода… – прошептала она.– Да, – ответил он, протягивая пищу. – Думаю, непокорные соколы говорят об этом больше всего.Принимая пищу из его рук, Мэг смотрела Доминику в глаза. В этом была какая-то загадочная близость. Связь, тонкая, как шелковая нить, возникала между ними с каждым кусочком пищи, которую она ела. Но когда блестящие нити свиваются в жгут, разорвать его уже невозможно.И тогда в тишине, пронизанной мелодичным звоном ее пут, Мэг поняла, почему лучшие охотничьи собаки берут пищу только из рук хозяина и почему младенцы с молоком матери впитывают любовь к ней.И почему соколы – самые свободолюбивые из Божьих созданий – едят только из рук хозяев, садятся только на их запястья, откликаются только на их особый зов.– Пища тебе не по вкусу? – спросил Доминик.– Она очень хороша.– Тогда почему же ты перестала есть?– Я думаю, о соколах и их хозяевах.– У соколов нет хозяев.– Они охотятся, только чтобы доставить радость хозяину.– Соколы охотятся только ради собственного удовольствия, – возразил Доминик, просовывая еще кусочек между губами Мэг. – А их хозяева просто используют возможность заполучить добычу.– Разве все люди так думают?Доминик хмыкнул:– Мне все равно, как понимают другие связь между соколами и людьми. Если дурак считает, что птица летает ради него, к чему мне переубеждать его?Неторопливо жуя, Мэг обдумывала слова Доминика. Как только она проглотила последний кусок, перед ней появились хлеб и сыр. Она открыла рот – и почувствовала нежное прикосновение его пальцев к своим губам, когда он отнимал руку.– Ты когда-нибудь отпускала сокола на свободу?– Однажды.– Почему?– Птица не могла привыкнуть к путам.– Да. Но все другие соколы привыкают.Мэг кивнула.– И, поступая так, – продолжал Доминик, – твои бедные братья познают иную свободу.В зеленых глазах Мэг светился немой вопрос.– Они узнают, что о них могут заботиться, когда землю сковывает лед, – сказал Доминик, – что их кормят, когда ни в поле, ни в лесу нечем поживиться, и живут в неволе в два, а то и в три раза дольше, чем их дикие сородичи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83