Если бы существовала хоть какая-то надежда, что его послушают, он отправил бы ее домой переодеться. И не важно, насколько это их задержало бы. Но восторженные оценки, которое это… платье — назовем его так за неимением лучшего слова — получило от его родственниц, показали, что они видят все не так, как видит он.
Это мерцающее платье, по его мнению, было бы гораздо уместнее в будуаре, нежели на балу. И что — ему придется ухаживать за ней весь вечер и при этом держаться на расстоянии?
И держать на расстоянии всех прочих мужчин?
Себя и целую армию?
Он нахмурился и уже был готов спросить язвительно, где ее шаль, голосом, соответствующим его мрачному виду, когда обнаружил, что шаль у нее на плечах. Сверкающая, мер цающаяфантазия, которая только добавляла соблазнительности всему этому блестящему шедевру.
Безжалостно обуздав свое возмущение и кое-что еще, он махнул рукой на дверь.
— Пойдемте, пожалуй.
Сестры и Фиона снисходительно усмехнулись, прошествовав мимо него, решив, что его мрачное настроение вызвано их опозданием. Мать ступала следом за ними, глаза ее улыбались, и она старалась не встретиться с ним взглядом.
Амелия покорно следовала за Минервой, поравнявшись с ним, она улыбнулась и прошла мимо.
Он еще немного постоял, глядя, как ее бедра раскачиваются под мерцающим газом, потом с тяжелым вздохом двинулся за всеми.
Ему бы сообразить — если бы он вообще мог соображать — и поторопиться, а он опоздал, и три девицы уже заняли места в карете кому где понравилось. Он помог матери, потом подал руку Амелии и, когда она входила в карету, улучил момент — укоренившаяся привычка — и увидел изящную щиколотку, мелькнувшую, когда она приподняла юбку.
Еще не сев в карету, он был окончательно «готов» — он был возбужден до неприличия. Хуже всего, что ему пришлось сидеть рядом с Амелией, между ней и дверцей экипажа. Втроем на сиденье было тесно, но девушки, теснясь на переднем сиденье, уже сдвинули головы и с воодушевлением болтали о чем-то своем. Невозможно заставить их пересесть — как он сможет это объяснить? И, сжав зубы, он сел — и выдержал прикосновение бедра Амелии к своему бедру, ее стройного, женственного бедра к его бедру, и это проклятое платье ерзало между ними, причиняя ему адские муки.
И так продолжалось всю дорогу, пока они ехали вдоль реки до дома Карстеров в Челси.
У Карстеров был большой дом в Мейфэре, но для приемов в летнее время они предпочитали пользоваться домом поменьше, с садом, спускающимся к реке.
В холле они поздоровались с хозяйкой, потом присоединились к остальным гостям, собравшимся в зале, который в длину занимал весь дом. Одна стена зала состояла из окон и дверей, теперь открытых в сад. А сад был превращен в волшебную страну при помощи сотен фонариков, развешанных на деревьях, и гирлянд, растянутых между высокими шестами. Легкий ветерок дул с реки, раскачивал фонарики и шевелил отбрасываемые ими цветные тени.
Многие гости уже покорились зову мягких вечерних сумерек. Оглядев собравшихся, Люк взглянул на Амелию — и сразу решил поступить так же. Там, в холле его дома, при неярком свете ламп она выглядела потрясающе. А здесь, при свете канделябров, она выглядела как… как самый восхитительный восторг, о котором только и мог бы мечтать любой голодный волк.
А голодных волков вокруг вполне хватало.
Выругавшись про себя, он взял ее под локоть, бросив беглый взгляд на своих сестер. Со времени их первого выезда в свет — который прошел весьма успешно, — он стал меньше их опекать, во, всяком случае, менее открыто. Эмили вполне освоилась. Энн, спокойная по натуре, не доставляла ему хлопот. Теперь он за них почти перестал тревожиться и предоставлял им возможность поступать по их собственному разумению, а Фиона в их обществе была в безопасности.
Попозже он взглянет, что у них и как…
— Давайте выйдем в сад. — Он не смотрел на Амелию, но чувствовал ее взгляд, ощущал ее скрытое радостное удивление.
— Как хотите.
Он все же взглянул на нее, искоса, коротко; улыбка была не только в ее голосе, но и на губах, уголки которых слегка приподнялись. Искушение поцеловать эти насмешливые сочные губы было пугающе сильным. Он подавил его. Кивнув матери, уже усевшейся со своими закадычными подругами в уютном уголке, он с мрачным видом вел Амелию к дверям.
Чтобы добраться до выхода в сад, им необходимо было пересечь весь зал. На это потребовалось добрых полчаса — их то и дело останавливали леди и джентльмены: леди отпускали замечания по поводу ее платья, некоторые искренне им восхищались, другие выражали удивление, как она осмелилась надеть его на бал, а джентльмены отпускали ей комплименты и льстиво улыбались.
Когда они в конце концов добрались до двери на террасу, зубы у Люка были крепко сжаты, брови сурово нахмурены, глаза метали молнии. Амелия ощущала всю глубину его гнева, чувствовала, с каким трудом он сдерживает себя.
И прикидывала, как бы разозлить его еще сильнее.
— Как красиво! — Она вышла на террасу. Пальцы Люка сжимали ее руку.
— Я не знал, что сад у них такой большой. — Он оглядел тенистые аллеи, убегающие вдаль. — Отсюда почти не слышно реки.
— Только слабый плеск воды и удары весел. — Она тоже оглядывалась вокруг. — Кажется, здесь у них танцевальная площадка. — Она показала на группу музыкантов, расположившихся со своими инструментами в конце террасы.
— Давайте пройдемся.
Если они останутся здесь, к ним очень скоро подойдут другие гости, но ей абсолютно не хотелось разговаривать ни с кем, кроме Люка. Но даже с ним она предпочла бы обменяться кое-чем другим, а не словами, и сад куда больше подходит для этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119