— Не за что, мэм. — И она повернулась, чтобы уйти.
— Постойте! Минуточку… — Амелия крутанулась на табурете, стоявшем перед туалетным столиком, и подозвала к себе домоправительницу. — У меня есть вопрос. Когда я приехала сюда, в то первое утро мы с вами обсуждали меню, и вы мне сказали, что теперь можно позволить себе кое-что лишнее. Что вы имели в виду?
Хиггс вошла, закрыла дверь, сложила руки на груди. Нахмурилась:
— Уж и не знаю, мое ли дело говорить о…
— Да-да, — успокоила ее Амелия. — Я просто не поняла, почему вы тогда заговорили об этом.
— Ну, вы ведь знаете об отце хозяина, о том, как он умер… и все такое?
Амелия затаила дыхание.
— О том, как отец Люка разорил свою семью? — Хиггс кивнула. — Я знаю об этом.
Значит, она права, она просто неверно поняла Кирби…
— А потом, после упорной работы хозяина, пришел корабль, и хозяин сказал, что нам больше не нужно считать каждый пенни. Его вложения сделали его и всю семью богачами. Уж такая это была хорошая новость! А потом он женился на вас…
— Подождите. — Голова у Амелии закружилась. Вложения? Люцифер спрашивал Люка о каких-то вложениях… — Эти вложения… Когда это произошло? Вы можете вспомнить, когда вы об этом узнали?
Хиггс нахмурилась, подсчитывая дни.
— Да, точно. Через неделю после свадьбы мисс Аманды, вот когда. Помню, я просматривала платья мисс Эмилии и мисс Энн, и тут вошел Коттслоу и сообщил мне эту новость. Он сказал, что хозяин сам только что узнал обо всем.
Голова Амелии так кружилась, что она с трудом сидела на табурете. Чувства ее разрывались между восторженным счастьем и яростью. Она фальшиво улыбнулась, чтобы успокоить Хиггс.
— А, да. Ну конечно. Благодарю вас, Хиггс. Это все.
Она милостиво кивнула; домоправительница присела в реверансе и удалилась.
Амелия отложила гребень. То, чего она никак не могла понять, вдруг объяснилось. Люк был пьян в то утро, когда она подстерегла его; она тогда отметила, что это состояние совершенно ему несвойственно. Он не знал, что она появится и предложит спасти его от безденежья, — и напился, празднуя победу!
Целых десять минут она смотрела перед собой невидящим взглядом, пока все фрагменты головоломки не улеглись на свои места и она наконец-то не увидела общую картину, истинную причину их брака и того, что к нему привело. Потом, преисполнившись решимости, она встала и направилась в спальню.
Люк поднялся по главной лестнице и зашагал по коридору к их спальне. На ходу развязал галстук, и теперь он болтался у него на шее. Рассвет за окнами уже окрашивал небо в яркие цвета. Наверное, Амелия уже спит — она очень устала… значит, придется перенести разговор на завтра. Но он непременно скажет ей, он уверен, что достаточно заинтриговал ее своими «двумя тайнами» и она утром останется в постели, так что он успеет признаться во всем.
Он вошел, не сразу заметив, что свеча еще горит и Амелии в постели нет — она стоит у окна…
Он шагнул к ней. И сразу пригнулся.
Что-то хрустнуло на полу рядом с ним, но он не стал смотреть, что это было. В руке Амелия сжимала тяжелое пресс-папье, когда он схватил ее и прижал к стене.
Ее прищуренные глаза горели синим пламенем.
— Почему ты мне не сказал?
Голос у нее был яростный, но не холодный, и это оставляло надежду.
— Не сказал — что?
Эти неразумные слова вырвались у него прежде, чем он успел подумать.
— Что ты грязный богач! Что ты был им уже до нашей свадьбы! Что ты женился на мне не из-за денег! Ты позволил мне поверить, что женишься из-за них, а оказывается, все это время…
— Да постой же! Я ведь собирался тебе все рассказать. Я же говорил в лесу, что должен кое в чем признаться. Например, вот в этом.
— А еще в чем?
— Ты знаешь. — И добавил: — Несмотря на все, что ты наговорила Кирби, ты все прекрасно знаешь.
Она вздернула подбородок.
— Я могла предполагать, но когда имеешь дело с таким, как ты, знать и предполагать — не одно и то же. Тебе придется сказать. Простыми словами. Кристально ясными фразами.
Он стиснул зубы. А она, зажатая между ним и стеной, никогда еще не осознавала с такой ясностью той телесной и духовной силы, которая давно уже объединила их. Физическое вожделение и духовная связь — и то, и другое всегда присутствовали здесь, но только теперь проявились во всей своей полноте.
И усилились настолько, что больше ни о чем нельзя было думать.
И он заговорил глубоким напряженным голосом:
— Я убедил тебя, что женюсь на тебе из-за твоего приданого. Я солгал — вот первое, в чем я хотел признаться.
Он замолчал. Она впилась в него взглядом, заставляя его продолжать.
Он взглянул на ее губы и снова — в глаза.
— Мое второе признание касается истинной причины, почему я согласился жениться на тебе.
Поскольку он больше ничего не сказал и вновь опустил глаза, она его подтолкнула:
— Так что же это за причина? — Для нее это был самый важный на свете вопрос — единственный, который следовало задать, как она поняла четверть часа назад.
Он снова посмотрел ей в глаза.
— Причина та, что я тебя люблю — и это тебе известно. — Мускул у него на щеке дернулся, но он выговорил эти слова четко, не отводя от нее полуночных глаз. — Потому, что ты есть и всегда была единственной женщиной, которую мне хотелось видеть своей женой. Единственной женщиной, которую я когда-либо представлял у себя в детской, с моим ребенком на руках.
Ресницы его опустились и закрыли глаза.
— Кстати, поскольку мы занимаемся Кирби, нужно сделать какое-то объявление…
— Не пытайся меня отвлечь. — Она обвила его шею руками, коснулась губами его подбородка. — Ты добрался до лучшей части своей исповеди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119