— Тогда гаси. Я некрасивая с синяком.
— Тут не дождешься красоты-то. Тошнишь, падаешь, болеешь, вся в зеленке, потом с синяком. И чего я влюбился в такую страшную…
— ЧТО-О? Ты чего сейчас сказал?
— О, она еще и глуховата! Что надо, то и сказал. Спи.
— Тогда и ты спи.
— Я не могу спать сидя.
— Майкл…
— Что?
— Иди сюда.
— Чего?
— ИДИ СЮДА.
Он помолчал. Посидел немного в темноте. Потом встал, ощущая странную неловкость. Очень осторожно забрался на широкую постель и улегся поверх одеяла рядом со Сью. Внезапно она повернулась и крепко обняла его за шею. Майкл оцепенел. Кровь кипела у него в жилах, но руки и ноги замерзли от страха и неуверенности. Он не смеет даже думать об этом, не смеет, ведь она только что чудом избежала изнасилования, она ему верит, она его обнимает просто как брата, как друга, а вовсе не…
— Майкл…
— Что, Сью?
— Обними меня.
— Я тебя все время обнимаю, надоело уже, спи.
— Перестань. И не смейся надо мной. Я понятия не имею, как об этом говорят и как это делают. Я просто прошу: обними меня. Я тебя люблю. И хочу быть с тобой. Потому что пора. И ты тот самый.
— Чего?
— Неважно. Это для метафоры. Я дура?
Он очень осторожно провел рукой по растрепанным и влажным волосам. Погладил нежную щеку. Заглянул в блестящие, перепуганные и счастливые глаза. Притянул Сью к себе и начал целовать. Медленно-медленно. Нежно-нежно.
Он не спешил. Не боялся. Не злился. Он очень ее любил. Каждая клеточка его тела желала Сью со всей страстью, но, если бы она сейчас попросила его остановиться, он бы подчинился.
Неукротимый дьявол Майкл Беннет впервые в жизни хотел отдавать, а не брать. Дарить наслаждение, а не получать его. Обнимать эти хрупкие плечи и слушать это легкое дыхание, боясь нарушить тишину.
Он медленно и нежно ласкал Сью, и она раскрывалась в ответ, как цветок.
Она не боялась, не стеснялась и не торопилась. Она знала, что ее сжимают в объятиях, гладят и ласкают самые надежные, самые правильные, самые лучшие руки на свете. Это был правильный мужчина. Единственно возможный. И Сью рассмеялась, когда короткая ниточка боли, связывавшая ее с реальным миром, наконец лопнула, и…
… они вознеслись в небеса и обрушились с них в радугу, а звезды сплели им песню из своих лучей, и никого это здесь не удивило, потому что некому было удивляться. Рай всегда на двоих, и нет в раю ни смерти, ни боли, ни стыда, ни чудес, потому что рай — это одно большое чудо, ибо это — Любовь.
Звезды повисли слезами на ресницах женщины, и мужчина пил ее поцелуи так же жадно, как она ласкала его, кровь превратилась в огонь, а огонь превратился в золото, дыхание стало единым, и плоть стала единой, и дух стал един — и свободен.
Океаны обрушатся и станут горами, звезды погаснут и родятся вновь. Как — будешь знать только ты. И он.
Истина вспыхнет под веками ослепительным солнцем, и не будет ни времени, ни смерти. Как — будешь знать только ты. И он.
Письмена улетят по ветру, горы станут морями, золото — прахом, время — вечностью.
Но останутся двое. Ты. И он.
Сью проснулась рано утром на груди своего мужчины. Лицо Майкла было спокойным во сне, немного усталым и по-детски счастливым. Сью засмеялась и снова заснула.
Это была Неделя Счастья, полного и безоговорочного. Сью понятия не имела, как положено вести себя девушке, только что потерявшей невинность, причем сделавшей это с удовольствием, поэтому и вела себя совершенно естественно. Она смеялась, купалась в бассейне, играла в шахматы с сэром Эгбертом, в кольца с капитаном, в карты с Вивиан и в шарады со всеми вместе в кают-компании. Она загорала и пила сок. Она танцевала по вечерам. Она засыпала с улыбкой на устах и песней в сердце. Словом, она все делала как обычно, с одним лишь маленьким добавлением. Теперь с ней рядом всегда был Майкл Беннет. Всегда! Они не расставались ни на минуту.
Спали они то в его, то в ее каюте, и Вивиан понятия не имела, из какой двери появится смеющаяся Сью утром, но это не выглядело распутством или несдержанностью. Просто для Сью и Майкла любовь оказалась естественна, как воздух, солнце и весь мир вокруг. Они растворились друг в друге, стали едины, и никому и в голову не пришло бы обсуждать их роман или сплетничать о них. Просто они были Майкл и Сью, Сью и Майкл, и это было правильно.
Только у себя в каюте хмурилась Вивиан. Только перед сном сэр Эгберт вздыхал и тревожно качал головой.
Приближалась Англия.
Из разговоров на палубе…
— Майкл, смотри, чайки.
— Вижу. Скоро берег. Испания.
— А жалко, что мы не будем там сходить. Вот теперь я бы на нее посмотрела. И на Лиссабон. И на Бордо.
— А мы туда съездим, хочешь?
— Ага. На велосипеде.
— Почему? На поезде. А еще лучше, на машине.
— Да ладно, зачем нам Испания, с другой-то стороны. Где мы столько денег возьмем?
— Сью…
— Что?
— Ничего. Так. Потом…
— Вивиан, я волнуюсь.
— Я тоже, сэр Эгберт. Я не просто волнуюсь, я почти в панике. Он ведет себя как идиот.
— Главное, почему? Он что, отца боится? Да Дюк женился на Элен, которая была самой что ни на есть селянкой! Дочь священника! А его, Дюков, дед? Он вообще привез иностранку. Все Ланкастеры такие. Они потому и сохранились так хорошо. У них все время свежая кровь. Дюку скоро восемьдесят, а он поднимает пятнадцатикилограммовую гирю одной рукой и каждое утро скачет верхом.
— Теперь не скачет.
— Так поскачет, когда увидит своего ненаглядного паршивца, да еще с такой девочкой! В Сью нельзя не влюбиться!
— Я с вами согласна, сэр Эгберт, но беспокоит меня другое…
— Майк?
— Да, Ви. Ты Сью не видела?
— Видела, скажу попозже, а то ты удерешь. Мне надо с тобой поговорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44