Увидев неподвижное тело хозяйки, горничная разразилась рыданиями и начала обвинять себя и лепетать, дескать, это приходил тот же человек, что и раньше… Этого оказалось достаточно, и Тристан насторожился. Он быстро добился от горничной правды, и она выложила все о прошлых нападениях. Его ярость и собственная вина привели служанку в еще более жалкое состояние. Она боялась смотреть хозяйке в глаза. Леонора не могла этого вынести, поэтому в то же день, после того как Харриет помогла ей подняться в спальню и лечь в постель, она вызвала горничную на разговор, позволила той поплакать, излить свои страхи и тревоги, и простила ее.
Остаток дня девушка провела в постели, чувствуя себя больной. Тетушки прибыли с визитом, но, взглянув на Леонору, быстро распрощались. Племянница уговорила их никому не рассказывать о случившемся.
На следующее утро она смогла немного поесть, потом Харриет помогла ей перебраться в кресло у камина.
Раздался стук в дверь.
— Войдите.
Джереми появился на пороге и с тревогой посмотрел на сестру:
— Как ты себя чувствуешь? Мы можем поговорить?
— Конечно! — Она улыбнулась. — Заходи.
Джереми вошел и осторожно прикрыл за собой дверь. Он пересек комнату и остановился у камина. Было видно, что ему неловко, но повязка на голове сестры словно притягивала его взгляд. Лицо его сморщилось, Леоноре даже показалось, что брат сдерживает слезы. Он судорожно вздохнул и выпалил:
— Это я виноват… в том, что тебя ранили. Мне нужно было прислушаться к твоим словам… Ведь я знал, что ты не станешь воображать невесть что, но мне так не хотелось… проигнорировать грабителя было проще всего.
Джереми уже исполнилось двадцать четыре, но сейчас он снова стал просто ее младшим братом. И Леонора жалела его, дала выговориться, и наконец он примирился не только с ней, но и с самим собой.
Это заняло около двадцати минут и потребовало от нее душевных сил и физического напряжения. И вот теперь брат сидел на полу, прижавшись головой к ее коленям, а она гладила его волосы — такие мягкие и такие непослушные.
Джереми, который, как казалось Леоноре, совершенно успокоился, вдруг вздрогнул и срывающимся голосом пробормотал:
— Если бы Трентем не подоспел…
— Ты бы и сам справился.
Он помолчал, потерся щекой о ее колено и пробормотал:
— Наверное.
Остаток дня Леонора опять провела в постели, чувствуя себя разбитой и несчастной. Но следующее утро принесло облегчение. Вновь пришел доктор, проверил зрение и чувство равновесия, ощупал шишку на голове и объявил, что вполне доволен результатами осмотра.
— Но еще несколько дней, милая барышня, я посоветовал бы вам избегать напряжения и беречь силы.
Леонора согласно кивала, а сама раздумывала, сколько напряжения и сил ей понадобится, чтобы добиться возможности принести извинения и получить прощение.
Она спускалась по лестнице, медленно и осторожно ступая, и вдруг увидела сэра Хамфри. Он сидел на скамье в холле и теперь поднялся, опираясь на трость.
— Тебе лучше? — неловко улыбаясь, спросил он.
— Да, спасибо, намного лучше!
Она уже готова была засыпать его вопросами по поводу домашнего хозяйства, которым в силу обстоятельств пренебрегала последние несколько дней; что угодно, лишь бы не служить вновь жилеткой и не отпускать чужие грехи! Потом Леонора вздохнула и покорилась: дяде нужно было выговориться и, так же как Харриет и Джереми, примириться со своей совестью. Ну и с Леонорой тоже. Поэтому она послушно оперлась на руку сэра Хамфри, и они прошли в гостиную.
Этот разговор оказался тяжелее, чем предыдущие два. Они сидели рядом на диване и смотрели в сад — не видя его. К удивлению Леоноры, сэр Хамфри отсчитывал свою вину с давнего времени. Он, само собой, извинился за недоверие к ее словам, но потом перешел к тому, о чем думал последнее время и что волновало его по-настоящему.
— Видишь ли, дорогая, после того как Патриция умерла, мне было так больно, так тяжко, что я замкнулся в себе. Я охотно взял вас — тебя и Джереми; когда в доме двое детей, труднее предаваться меланхолии. Вы были якорями, которые надежно удерживали меня от хандры. Но я боялся — боялся опять пережить эту боль и не хотел больше забояться о ком-то, пускать кого-то в свое измученное сердце. Поэтому я так и не стал по-настоящему близок ни тебе, детка, ни Джереми.
Дядя повернулся, и Леонора со смешанным чувством жалости и неловкости взглянула в его старческие, полные слез глаза.
— И я не смог дать тебе то, что должен был, — заботу любящего сердца. Мне стыдно… И теперь, теперь я понимаю, что и себя я обделил, лишил того, что могло бы быть меж нами… И все же сейчас, после того, что случилось, я понял, что мне так и не удалось избежать привязанности.
Видимо, это не всегда происходит осознанно…
Он сжал ее пальцы и пробормотал:
— Когда мы нашли тебя там, на полу, почти мертвую… — Голос старика прервался.
— Ну же, дядя, не надо! — Девушка прижалась головой к его плечу и гладила его рукав. — Все позади, а я цела и невредима.
Сэр Хамфри немного оживился, откашлялся и, потрепав ее по плечу, сказал:
— Ты права, детка. Оставим это в прошлом. А теперь будем жить так, как давно следовало, да?
— Да, дядя. — Леонора была растрогана и торопливо поморгала, прогоняя слезы.
— Ну и хорошо. А теперь расскажи мне, что вы с Трентемом обнаружили. Это имеет какое-то отношение к работе Седрика?
Леонора объяснила, потом принесла несколько журналов.
— Ага. — Сэр Хамфри пробежал глазами страницу-другую, потом обозрел стопку, лежащую в углу, и спросил: — И как далеко ты продвинулась?
— Я только на четвертом, но…
И девушка принялась объяснять, что кузен заполнял журналы не в хронологическом порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119