Но тут же взяла себя в руки: выпрямила спину и с самым независимым видом уставилась в лицо лорду.
Тристан, склонившись так, что их лица оказались совсем рядом, почти рычал:
— Этот человек не задумываясь изувечил бы Биггса. И Столмора он не пожалел. Задумайтесь, что стало бы с вами?
— Ничего. — Она безмятежно смотрела в потемневшие от ярости глаза мужчины.
— Ничего? — Тристан заморгал.
— Я натравила бы на него Генриетту.
Тристан машинально взглянул на собаку, которая сидела у их ног.
— Я уже говорила вам, — ледяным тоном продолжала девушка, — что взломщики — моя проблема. И я вполне способна справиться с ней.
— Вы сами признались, что не хотели брать собаку.
— Тем не менее я взяла ее с собой. — Леонора не отводила глаз, хоть это стоило ей немало сил. — Так что я была вне опасности.
— Вы так считаете? Только потому, что с вами была Генриетта?
Его глаза поменяли выражение. И голос теперь звучал по-другому. Сурово, но как-то отчужденно, словно ярость вдруг уступила место другому чувству.
— Конечно.
— Подумайте еще раз…
Леонора растерянно подумала, что она уже забыла, как это — оказаться в его сильных руках, чувствовать себя слабой, лишенной возможности сопротивляться. А теперь она, узнала кое-что новое: каково это — целоваться с Тристаном Уэмисом, лордом Трентемом. Где-то на краю сознания мелькнула мысль о необходимости сопротивляться — но она была быстро погребена под лавиной чувств.
Леонора попала в мир совершенно новых ощущений, и любопытство, удовольствие и ожидание чего-то еще — неизвестного, но такого манящего — лишили ее воли к борьбе. Она вцепилась в лацканы его пальто, чтобы не упасть. Впрочем, падение ей не грозило: девушка чувствовала руки Тристана на своих руках. Его губы, твердые и нежные одновременно, терзали ее рот, требуя большего. Голова Леоноры кружилась, по жилам словно текла не кровь, а шампанское — и его пузырьки вызывали странное чувство щекотки и восторга. О, ее целовали раньше, но никогда эта простая ласка не вызывали такой бури эмоций. И, боясь признаться самой себе, она жаждала узнать, что ждет ее там, дальше…
И Леонора разомкнула губы. Молодой человек не заставил себя ждать. Его жадный язык скользнул внутрь, и словно сладкий яд потек в ее кровь. Огонь растекался по телу, и когда жар стал невыносимым, что-то взорвалось внутри, сделав мир новым и ярким. Рука Тристана скользнула на талию девушки, прижимая крепче. Она задыхалась от новых, странных и чудесных, ощущений.
Опыт мужчины подсказал, что хоть она и целовалась раньше, но никогда не позволяла овладеть ее губами, ее языком. И теперь, охваченная не изведанным прежде удовольствием, она была его — на этот миг, на этот поцелуй.
Но Трентем уже пришел в себя. И теперь понял, что поцелуй был безумием с его стороны. О, он говорил себе, что хотел лишь проучить эту высокомерную особу, которая готова была так неосмотрительно доверить свою жизнь собаке. Между прочим, эта самая собака спокойно сидела рядом, наблюдая, как он упивается поцелуями ее хозяйки. Да, он хотел лишь преподать ей урок… А вместо этого вдруг увидел свое вожделение — и испугался, ибо именно это простое, но очень сильное чувство заставило его приникнуть к губам девушки, изогнутым в презрительной усмешке. А все остальное — отговорки. Поцелуй, который должен был стать демонстрацией слабости Леоноры, обнаружил его собственную уязвимость.
Он вдруг ощутил голод, который могла утолить только эта женщина. И твердо знал, что то же самое чувство владеет ею — даже если она не осознает этого. Они стояли, прижавшись друг к другу, сомкнув тела до боли, и поцелуй все длился и длился. Леонора неопытна, но он научит ее, главное — чувственность и желание. Тристан постарался не заметить глупого чувства гордости, вдруг овладевшего им — он первый, кто ведет ее по этой тропинке, первый, сумевший разбудить спящую принцессу.
Но и принцесса разбудила в нем нечто — и теперь он всем телом ощущал ее, столь близкую и недоступную. И не мог оторваться от ее пылающих губ.
Они наслаждались, пытаясь утолить снедавший их тела голод хоть так, продлевая мучительно сладкую ласку. Леонора, хоть и потерявшая всякое представление о времени и пространстве, каким-то образом знала, что может позволить себе это безумие, не подвергаясь опасности. Тристан никогда не причинит ей вреда, и как только она захочет отступить, он позволит ей это. И тогда она снова сможет стать собой… и остаться гордой и одинокой.
Ей вдруг захотелось отдалить этот миг возвращения в одиночество.
Потом Генриетта коротко тявкнула. Тристан мгновенно поднял голову и оглянулся. Леонора, собрав остатки разума, отстранилась, упершись руками в его грудь. Боже, как хорошо, что темнота скрывает ее лицо, думала она, чувствуя, как горят огнем щеки. Тристан, разжав объятия, продолжал тревожно осматривать сад. Девушка тихо кашлянула, чтобы обрести голос, и сказала:
— Она просто замерзла.
— Замерзла? — Тристан с недоумением посмотрел на собаку.
— Ну, у нее же нет пальто…
Леонора вдруг почувствовала себя ужасно неловко. Как, интересно, следует попрощаться с джентльменом, который… с которым…
Она опустила руку и нащупала ошейник собаки:
— Лучше отвести ее в дом, пока не начала жаловаться. До свидания.
Тристан стоял молча, девушка пошла к двери, но услышала за спиной:
— Подождите.
Обернулась, постаравшись придать лицу высокомерное удивление.
— Ключ. — Лицо Тристана было непроницаемо и потому казалось суровым. — От номера двенадцать.
— Я часто навещала мистера Морриси. Он никогда не мог разобраться со счетами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119