Она смотрела на Колина, потому что он, бесспорно, был самым интересным объектом в этой комнате. За крепким и выносливым телом мужчины, каким он был сейчас, она разглядела очертания долговязого мальчишки, каким он должен был быть, перед тем как развернулись его широкие плечи и лицо утратило юношескую округлость. Но с таким лицом и глазами, как у него, Колин Эверси никогда бы не казался неуклюжим.
Во сне его руки были открыты и невинны. Интересно, какой рукой он воткнул нож в Роланда Тарбелла. Непохоже, чтобы эти длинные спокойные руки были способны на нечто подобное.
Мэдлин подумала о Луизе Портер. Почему, если Колин любит эту женщину, он так опрометчиво делится своими переживаниями?
«Понятно», – с горькой усмешкой сказала себе Мэдлин: оказалось, что достаточно было произнести одно предложение – расскажите, что случилось. Она произнесла его, и он рассказал. И как переплетаются ремешки h корзинке для кошек, так и люди привязываются друг к другу с помощью признаний. И теперь из-за одного этого предложения миллионы других вопросов о нем ждут своей очереди.
Мэдлин положила голову на руки. Обычно такую роскошь она позволяла себе только на короткое время. Но груз собственных мыслей оказался вдруг слишком тяжелым, чтобы могла выдержать ее шея. Ей хотелось принять ванну, она мечтала о своем лавандовом мыле и… о зеркале.
Мысль о зеркале рассердила ее. Мэдлин хорошо знала, что у нее особая красота; это было еще одно ее оружие, и до недавнего времени она не страдала тщеславием. Но Колин Эверси посмотрел на нее совершенно иначе. По сути, он увидел ее всю насквозь.
Мэдлин тоже хотелось увидеть то, что увидел он. Она хотела знать, не отпечатались ли на ее лице события нескольких прошлых лет. Неужели она не смогла их рассмотреть?
И хотя величайшая сила Мэдлин заключалась в том, что она женщина, и это обеспечивало ее выживание до настоящего времени, она прекрасно понимала, что это являлось и ее величайшей слабостью. Она была предельно осторожна, чтобы защитить эту брешь в своей броне. Мысли о будущем помогут ей в этом.
Она встала и осторожно прикрыла Колина одеялом. Он даже не пошевелился, но ей показалось, что он едва заметно улыбнулся во сне.
Глава 7
Колин проснулся, резко сел и стал отбиваться от чего-то, что покрывало его тело, как от смертельного врага. Большая бабочка? Летучая мышь? Сердце стучало в груди как молот, ладони вспотели. Потом он, наконец, почувствовал руками шерсть и сконфуженно уставился на одеяло.
– Я вижу, вы проснулись, – послышался рядом удивленный женский голос.
Поразительно сдержанное высказывание. Никого бодрее, чем он сейчас, не было.
Он осторожно отложил одеяло в сторону. К нему медленно возвращалось сознание. Он не в тюрьме. Он…
– Нам нужно уходить, – услышал он тот же женский голос, приятный, но настойчивый.
…в кладовой. Он был в кладовой. Кто же это говорит?.. Колин провел руками по волосам и посмотрел туда, откуда доносился голос. Изгоняя остатки сна, мысли старались догнать его разум и дать названия тому, что он видел. Гринуэй. Мэдлин Гринуэй. Красивая, но вспыльчивая женщина с нежными руками, которая обманом уложила его спать на мешках с мукой. Она казалась очень бледной. Мэдлин сидела за небольшим столом перед тускло горящей лампой, но даже при этом освещении Колин заметил у нее темные тени под глазами. Да, у нее красивые глаза, вспомнил Колин. Ему показалось, что она едва заметно улыбается, но, возможно, он принял желаемое за действительное.
Колин скатился с импровизированной кровати и вскочил на ноги, чувствуя, как затекли мышцы. Он потянулся, чтобы размять конечности, и посмотрел на мешки с мукой, где отпечаталась его фигура. «Ну что ж, из этого мог бы получиться прекрасный посмертный слепок», – мрачно подумал Колин и решительно похлопал по мешкам, выравнивая образовавшиеся от тяжести тела вмятины.
Вдруг ему в голову пришла ужасная мысль, и он быстро окинул себя взглядом, чтобы убедиться, что он спал в одежде. Ведь до того, как он попал в тюрьму, он обычно спал голым.
– Время? – После сна его голое звучал хрипло, но, как ни странно, Колин чувствовал необыкновенный прилив сил.
– Пять часов. Нам надо уходить. – Мэдлин подала ему бурдюк. – Вот вода.
Колин с жадностью попил, вытер рот, натянул сапоги и взял свои вещи: кусок шейного платка, сюртук с оторванной пуговицей и жилет.
Мэдлин стала быстро заряжать пистолет: набила пороха, запихнула пули и спрятала его в складках юбки. В тусклом освещении комнаты Колину казалось, что он видит сон: эта женщина заряжала маленький пистолет так же ловко, как любая другая на ее месте закалывала бы волосы. Она нажала на ручку двери, и Колину пришло в голову, что большинство женщин подчинились бы его воле, или оглянулись бы на него, или, по крайней мере, хоть как-то признали его присутствие.
Эта настолько привыкла быть одна, что ничего подобного ей не пришло в голову.
Прежде чем уйти, Колин подписал плакат со своим изображением. Он был человеком слова, а этот плакат гарантировал им молчание Крокера.
Они прошли через кухню, где было тихо, только потрескивали угли в очаге, рядом с которым спал мальчишка. Когда они проходили мимо, он что-то пробормотал во сне и повернулся на бок.
Колин с изумлением увидел, как Мэдлин на ходу украдкой сунула монетку в башмак мальчишке, но он даже не проснулся. Колина удивило, что на мальчике вообще были башмаки. Через огромную дыру на одном из них виднелась чумазая нога. Колин перевел взгляд на узкую спину Мэдлин. Несколько завитков темных волос выбились из прически и лежали на воротнике платья. Женевьеву, его сестру, беспорядок на голове просто свел бы с ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87