он сказал, что у него дело, а потом он зайдет еще… Пустить его к вам?
– Разумеется, – рассеянно отвечал аббат; в эту минуту его занимала только мысль об отце.
Он взял ключ и вознамерился подняться к себе.
– Господин аббат… – остановила его хозяйка.
– Что такое?
– Вы, стало быть, уже обедали нынче?
– Нет, – возразил аббат.
– Значит, вы ничего не съели за целый день?
– Я об этом как-то не думал… Принесите мне что-нибудь из трактира на свой выбор.
– Если господину аббату угодно, – промолвила славная женщина, бросив взгляд в сторону печки, – я могу предложить отличный бульон.
– Пусть будет бульон!
– А потом я брошу на решетку пару отбивных; это будет гораздо вкуснее, чем в трактире.
– Делайте, как считаете нужным.
– Через пять минут бульон и отбивные будут у вас.
Аббат кивнул и стал подниматься по лестнице.
Войдя к себе, он отворил окно. Последние лучи заходящего солнца позолотили ветви деревьев в Люксембургском саду, на которых уже начинали набухать почки.
Сиреневатая дымка, повисшая в воздухе, свидетельствовала о приближении весны.
Аббат сел, оперся локтем о подоконник и залюбовался вольными воробышками, громко щебетавшими перед возвращением в грабовый питомник.
Верная данному слову, консьержка принесла бульон и пару отбивных; не желая прерывать размышления постояльца – а она уже привыкла видеть его задумчивым, – она придвинула стол к окну, у которого сидел монах, и подала обед.
У аббата вошло в привычку крошить хлеб и подкармливать птиц, слетавшихся к его окну, подобно древним римлянам, стекавшимся к двери Лукулла или Цезаря.
Целый месяц окно оставалось запертым; все это время птицы тщетно взывали к своему покровителю, сидя на внешней половине подоконника и с любопытством заглядывая через стекло.
Комната была пуста: аббат Доминик находился в это время в Пангоэле.
Но когда птахи увидали, что окно снова отворилось, они стали чирикать вдвое громче прежнего. Казалось, они передают друг другу добрую весть. Наконец некоторые из них, те, что были памятливее других, решились подлететь к монаху.
Шум крыльев привлек его внимание.
– А-а, бедняжки! – молвил он. – Я совсем было о вас позабыл, а вы меня помните. Вы лучше меня!
Он взял, как раньше, хлеб и стал его крошить.
И вот уже вокруг него закружились не два-три самых отважных воробышка, а все его старые знакомцы.
– Свободны, свободны, свободны! – бормотал Доминик. – Вы свободны, прелестные пташки, а мой отец – пленник!
Он снова рухнул в кресло и глубоко задумался.
Он автоматически выпил бульон и проглотил отбивные с корочкой хлеба, мякиш от которого отдал птицам.
Тем временем день клонился к вечеру, освещая лишь верхушки деревьев да труб. Птицы улетели, и из грабового питомника доносился их затихающий щебет.
Все так же машинально Доминик протянул руку и развернул газету.
В двух первых колонках пересказывались события, имевшие место накануне. Аббат Доминик знал, чего можно ожидать от правительственной газеты, и пропустил эти колонки. Взглянув на третью, он задрожал всем телом, а на лбу у него выступил холодный пот: не успев еще прочесть статью, он выхватил взглядом несколько раз повторявшееся имя отца.
По какому же поводу упоминали в газете о г-не Сарранти?
Несчастный Доминик испытал потрясение сродни тому, что пережили сотрапезники Валтасара, когда невидимая рука начертала на стене три роковых слова.
Он протер глаза, будто подернувшиеся кровавой пеленой, и попытался читать. Но его руки, сжимавшие газету, дрожали, и строчки запрыгали перед глазами, будто солнечные зайчики, отраженные в колеблющемся зеркале.
Вы, разумеется, догадываетесь, что он прочел, не правда ли?
В газете сообщалось о том, что его отец – вор и убийца!
Прочитав статью, он застыл на месте словно громом пораженный.
Вдруг он подскочил в кресле и бросился к секретеру с криком:
– Слава Богу! Эта клевета будет возвращена в преисподнюю, откуда она вышла!
И он достал из ящика уже известный читателям документ:
исповедь г-на Жерара.
Он страстно припал губами к свитку, от которого зависела человеческая жизнь, более чем жизнь – честь! – честь его отца!
Доминик развернул драгоценный свиток, дабы убедиться в том, что в своей торопливости ничего не перепутал; он узнал почерк и подпись г-на Жерара и снова поцеловал документ, потом спрятал его на груди, вышел из комнаты, запер дверь и торопливо пошел вниз.
В это время навстречу ему поднимался незнакомец. Но аббат не обратил на него внимания и едва не прошел мимо, как вдруг почувствовал, что посетитель схватил его за рукав.
– Прошу прощения, господин аббат, – проговорил незнакомец, – а я как раз к вам.
Доминик вздрогнул при звуке его голоса, показавшегося ему знакомым.
– Ко мне?.. Приходите позже, – сказал Доминик. – У меня нет времени снова подниматься наверх.
– А мне некогда еще раз приходить к вам, – возразил незнакомец и на сей раз схватил монаха за руку.
Доминик испытал неизъяснимый ужас.
Руки, сдавившие его запястье железной хваткой, были похожи на руки скелета.
Он попытался разглядеть того, кто так бесцеремонно остановил его на ходу; но лестница тонула в полумраке, лишь слабый свет сочился сквозь овальное оконце, освещая небольшое пространство.
– Кто вы и что вам угодно? – спросил монах, тщетно пытаясь высвободить руку.
– Я – господин Жерар, – представился гость, – и вы сами знаете, зачем я пришел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33