Мадам Елизавета и юная принцесса прошли мимо, бросив на посторонних удивленный взгляд. Первая, конечно, подумала, что это те, кто подавал им знаки; она живо по— , вернулась к спутнице и, сжимая ей руку, уронила носовой платок, как бы предупреждая королеву.
— Обратите внимание, сестра, — промолвила она, — я уронила носовой платок.
И она продолжала подниматься вместе с принцессой.
Королева, чье прерывистое дыхание и короткий сухой кашель свидетельствовали о нездоровье, наклонилась, чтобы подобрать платок, упавший к ее ногам. Но ее маленькая собачка оказалась проворнее, завладела им и побежала отдать мадам Елизавете. Королева продолжала подниматься и через несколько ступенек, в свою очередь, оказалась перед Женевьевой, Мораном и молодым гвардейцем.
— О, цветы! — сказала она. — Как давно я их не видела. Как они прекрасно пахнут, как вы счастливы, сударыня, что у вас есть цветы!
С быстротой мысли, пронесшейся у нее в голове после этих печальных слов, Женевьева протянула руку, чтобы предложить свой букет королеве. Тогда Мария Антуанетта подняла голову, посмотрела на молодую женщину, и чуть заметный румянец появился на ее бледном лице.
Но безотчетным жестом, повинуясь привычке слепо следовать распорядку, Морис остановил руку Женевьевы.
Королева замерла в нерешительности и, посмотрев на Мориса, узнала в нем молодого гвардейца, обычно говорившего с ней твердо, но в то же время почтительно.
— Это запрещено, сударь? — спросила она.
— Нет, нет, сударыня. Женевьева, вы можете подарить свой букет.
— О, благодарю, благодарю вас, сударь! — с признательностью воскликнула королева.
И, поклонившись Женевьеве с ласковой приветливостью, она протянула исхудалую руку и наугад вынула одну гвоздику из этой массы цветов.
— Но возьмите все, сударыня, возьмите, — робко произнесла Женевьева.
— Нет, — возразила королева с очаровательной улыбкой. — Букет, возможно, вам подарил тот, кого вы любите, и я совсем не хочу лишать вас этих цветов.
Женевьева покраснела, и этот румянец заставил королеву улыбнуться.
— Пошли, пошли, гражданка Капет, — сказал Агрикола, — нечего задерживаться.
Королева поклонилась и пошла вверх по лестнице; но, перед тем как скрыться из виду, еще раз обернулась и прошептала:
— Как эта гвоздика чудесно пахнет и как красива эта женщина!
— Она меня не видела, — прошептал Моран; и в самом деле, его почти коленопреклоненная фигура в полумраке коридора вовсе не была замечена королевой.
— Но ведь вы ее хорошо видели, Моран, не так ли? Ведь правда, Женевьева? — спросил Морис, вдвойне счастливый: во-первых, тем зрелищем, что он доставил своим друзьям, а во-вторых, той радостью, что он без всякого труда смог подарить несчастной узнице.
— О да, да! — воскликнула Женевьева. — Я ее хорошо рассмотрела, и теперь, если я буду жить даже сто лет, она все время будет у меня перед глазами.
— И как вы ее нашли?
— Очень красивой.
— А вы, Моран?
Моран, ничего не ответив, стиснул руки.
— Скажите-ка, — смеясь, совсем тихо спросил Морис у Женевьевы, — не в королеву ли влюблен Моран?
Женевьева вздрогнула, но тотчас же взяла себя в руки.
— Ей-Богу, — рассмеялась она в ответ, — это похоже на правду.
— И все же вы мне не сказали, Моран, какое впечатление она произвела на вас, — настаивал Морис.
— Я нашел ее очень бледной, — ответил он.
Морис опять взял Женевьеву под руку, чтобы проводить во двор. На темной лестнице он почувствовал, что Женевьева поцеловала ему руку.
— Что это значит? — спросил Морис.
— Это значит, Морис, что я никогда не забуду о том, как из-за моего каприза вы рисковали головой.
— О Женевьева, — ответил на это Морис, — вы преувеличиваете. Вы ведь знаете, что благодарность — это не то чувство, какого я от вас добиваюсь.
Женевьева нежно пожала ему руку.
За ними, спотыкаясь шел Моран.
Они спустились во двор. Лорен узнал обоих посетителей и выпустил их из Тампля.
Но перед тем как расстаться, Женевьева заставила Мориса дать обещание, что тот придет на следующий день обедать на Старую улицу Сен-Жак.
XXII. ДОНОСЧИК СИМОН
Морис вернулся на свой пост; его сердце наполняла неземная радость. Но здесь он увидел заплаканную тетку Тизон.
— Что еще с вами случилось, мамаша? — спросил он.
— Случилось то, что я в бешенстве, — ответила тюремщица.
— Почему?
— Потому что для бедняков в этом мире кругом несправедливость.
— В чем, собственно, дело?
— Вы ведь богач, буржуа. Вы приходите сюда только на день, и вам разрешают принимать здесь красивых женщин, которые дарят Австриячке букеты. А я вечно торчу на этой голубятне, и мне еще запрещают видеть мою бедную Элоизу.
Приблизившись к женщине, Морис вручил ей десяти ливровый ассигнат.
— Возьмите, добрейшая Тизон, — сказал он, — возьмите это и мужайтесь. Э, Бог мой, Австриячка не будет жить вечно!
— Ассигнат в десять ливров, — сказала тюремщица, — это мило с вашей стороны. Но я предпочла бы папильотку, на которую закручивала волосы моя бедная дочь.
Она еще не договорила, когда поднимавшийся к ним Симон услышал ее слова и увидел, как тюремщица прячет в карман ассигнат, данный Морисом.
Расскажем, в каком расположении духа пребывал Симон.
Он пришел со двора, где встретил Лорена. Они решительно не терпели друг друга.
Эта антипатия была вызвана не столько сценой насилия, которую мы уже представили взору наших читателей, сколько разницей в происхождении — вечным источником подобной вражды либо тех склонностей, которые кажутся таинственными, но так легко объясняются.
Симон был уродлив, Лорен — красив. Симон был неопрятен — Лорен благоухал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148