— Австриячку хорошо охраняют, а Республика — это волшебница, делающая невидимым кого ей заблагорассудится.
— И все же, — промолвила Женевьева, — признаться, мне бы очень хотелось увидеть эту бедную женщину.
— Послушайте, — сказал Морис, горя желанием выполнить любое желание Женевьевы, — вы действительно этого хотите? Республика — волшебница, в этом я согласен с гражданином Мораном; но я в качестве муниципального гвардейца тоже немножко волшебник.
— Вы могли бы показать мне королеву, сударь? — воскликнула Женевьева.
— Конечно, могу.
— Каким образом? — спросил Моран, незаметно для молодого человека обменявшись с Женевьевой быстрым взглядом.
— Нет ничего проще, — ответил Морис. — Конечно, некоторым муниципальным гвардейцам не доверяют. Но я предоставил достаточно доказательств своей преданности делу свободы, чтобы не быть в числе таких. Кроме того, на входах в Тампль дежурят совместно муниципальные гвардейцы и командиры караульных постов. А сейчас начальником караула мой друг Лорен, который, думаю, несомненно призван заменить генерала Сантера, поскольку за три месяца повысился в чине от капрала до старшего аджюдана. Итак, приходите ко мне в Тампль, когда я буду дежурить, то есть в ближайший четверг.
— Что ж, — сказал Моран Женевьеве, — ваши желания исполняются. Смотрите, как все получилось!
— О нет, нет, — ответила молодая женщина, — я не хочу.
— Но почему? — воскликнул Морис, видя в этом посещении Тампля лишь средство встретиться с Женевьевой в такой день, когда по всем расчетам он не должен был иметь такого счастья.
— Потому что, — промолвила Женевьева, — это может стать, дорогой Морис, причиной какого-нибудь неприятного происшествия. А если из-за моего каприза у вас, нашего друга, будут неприятности, я себе этого никогда в жизни не прощу.
— Вот что значит говорить разумно, Женевьева, — поддержал ее Моран. — Поверьте, недоверчивость сейчас очень возросла, и сегодня подозревают даже самых преданных патриотов. Откажитесь от этого плана, ведь, как вы сами говорите, это всего лишь простой каприз, продиктованный любопытством.
— Можно заподозрить, Моран, что вы так говорите из зависти. Вы сами никогда не видели ни королеву, ни короля, поэтому не хотите, чтобы их увидели другие. Лучше не спорьте, а составьте компанию.
— Я? Ну нет.
— Теперь уже не гражданка Диксмер желает пойти в Тампль, а я ее приглашаю, так же как и вас. Приходите развлечь бедного узника. Ведь когда закрываются большие ворота, я на двадцать четыре часа становлюсь таким же узником, как король или принц крови. Приходите же, — повторил он, сжав под столом ножку Женевьевы, — умоляю вас.
— Ну же, Моран, — сказала Женевьева, — идемте!
— Это потерянный день, — отвечал Моран, — он еще больше отдалит дату моего прощания с коммерцией.
— Значит, я не пойду, — сказала Женевьева.
— Но почему? — спросил Моран.
— Ах, Боже мой, это ведь так просто, — пояснила Женевьева. — Я не могу рассчитывать на то, что мой муж пойдет со мной, и если вы, благоразумный человек тридцати восьми лет, не будете меня сопровождать, я никогда не осмелюсь пройти одна через все эти посты артиллеристов, гренадеров и егерей с просьбой предоставить мне возможность поговорить с муниципальным гвардейцем, что всего на три или четыре года старше меня.
— Ну что ж, если вы, гражданка, считаете, что мое присутствие так необходимо…
— Полно, полно, гражданин ученый, будьте же галантны, словно вы всего лишь обыкновенный человек, и пожертвуйте половиной своего дня ради жены вашего друга.
— Хорошо! — согласился Моран.
— А теперь, — продолжал Морис, — я попрошу вас только об одном — о соблюдении тайны. Ведь посещение Тампля очень подозрительно само по себе, и если в результате этого визита что-нибудь случится, нас всех гильотинируют. Якобинцы не шутят, черт возьми! Вы только что видели, как они обошлись с жирондистами.
— Черт побери! — воскликнул Моран. — Над тем, что сказал гражданин Морис, надо хорошенько подумать: такой способ прощания с коммерцией меня вовсе не устраивает.
— Но разве вы не слышали, — продолжала, улыбаясь, Женевьева, — что гражданин сказал всех?
— Всех?
— Да, всех вместе.
— Компания безусловно приятная, — ответил Моран, — но я все же предпочитаю, моя сердобольная красавица, в вашей компании жить, а не умирать.
«Ну и ну! И где только, черт побери, была моя голова, — спрашивал себя Морис, — когда я вообразил, что этот человек — возлюбленный Женевьевы?»
— Итак, договорились, — сказала Женевьева. — Моран, я к вам обращаюсь, к вам, рассеянный, к вам, мечтатель. Итак, в ближайший четверг; поэтому в среду вечером не вздумайте начать какой-нибудь химический опыт: он задержит вас на сутки, как это порой бывает.
— Не волнуйтесь, — отозвался Моран, — а впрочем, до тех пор вы мне напомните.
Женевьева поднялась из-за стола, Морис последовал ее примеру. Моран тоже собирался сделать это и, возможно, хотел пойти за ними, когда один из рабочих принес химику маленькую колбу с жидкостью, поглотившей все его внимание.
— Пойдемте скорее, — сказал Морис, увлекая за собой Женевьеву.
— О, будьте спокойны, — произнесла та, — это займет его на добрый час, не меньше.
И молодая женщина дала ему руку, которую Морис нежно сжал в своих. Ее мучили угрызения совести за невольную измену, и она хотела теперь вознаградить его счастьем.
— Видите, мои цветы мертвы, — сказала она, проходя по саду и показывая Морису гвоздики, которые все в том же ящике красного дерева вынесли на воздух, чтобы оживить их, если удастся.
— Кто их убил? Ваша небрежность? — спросил Морис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148