На пятый день в букет было вложено письмо.
Флоранс заметила его, но из безразличия к нашему полу решила, что вскроет конверт, лишь вернувшись домой.
Отужинав в грустном одиночестве, она, сидя у камина, предалась размышлениям, и тут ей вспомнилось письмо.
Вызвав горничную, она приказала:
— Мариетта, в том букете, что прислали сегодня вечером, была какая-то записка; разыщи ее.
Поскольку серебряного подноса не было, Мариетта принесла записку на фарфоровом блюде.
Флоранс развернула послание и стала читать. С первых же строк от ее былого равнодушия не осталось и следа. Вот что в нем было написано:
«По правде говоря, восхитительная Флоранс, я пишу Вам с краской стыда на лице, но участь каждого человеческого существа в некоторой степени предопределена. Мне было суждено встретить Вас и полюбить — не ждите, что я напишу: „Полюбить как безумцу «. Будьте снисходительны, ибо мне следует признаться, что я вовсе не то, за что себя выдаю, и сказать: «Я Вас полюбила как безумная“.
А теперь поднимайте меня на смех, презирайте, отвергайте: мне дорого все, что исходит от Вас, даже оскорбления!
Одетта».
Дойдя до слов «Я Вас полюбила как безумная», Флоранс вскрикнула.
Она вызвала горничную, от которой у нее не было секретов, и сказала ей, сияя от радости:
— Мариетта, Мариетта, это оказалась женщина!
— Я и раньше догадывалась, — ответила горничная.
— Бестолковая! Что же ты мне тогда не сказала?
— Да боялась ошибиться.
— Ах, — прошептала Флоранс, — до чего она, должно быть, хороша!
Флоранс умолкла, словно стараясь пытливым взором проникнуть сквозь мужской наряд графини; минуту спустя она томным голосом спросила:
— Где же эти букеты?
— Госпоже прекрасно известно, что, посчитав, будто они подарены мужчиной, она велела их выбросить.
— А сегодняшний букет?
— Пока цел.
— Давай-ка его сюда. Мариетта принесла букет.
Флоранс взяла его и, с удовольствием разглядывая цветы, произнесла:
— Роскошный букет, ты не находишь?
— Ничем не лучше остальных.
— Неужели?
— На другие госпожа даже не взглянула.
— О, к этому я не буду столь неблагодарной, — усмехнулась Флоранс. — Помоги мне раздеться, Мариетта.
— Надеюсь, госпожа не станет держать его в спальне.
— Почему бы и нет?
— Все цветы в нем издают сильный запах — что магнолия, что туберозы, что сирень; от них сильно разболится голова.
— Не страшно.
— Умоляю госпожу позволить мне унести этот букет.
— Посмей только к нему прикоснуться.
— Желаете задохнуться, сударыня, — воля ваша.
— Если можно задохнуться от аромата цветов, то не считаешь ли ты, что предпочтительнее смерть скорая, среди цветов, чем длящееся три или четыре года угасание от чахотки, которая, по всей вероятности, и сведет меня в могилу.
И Флоранс несколько раз сухо кашлянула.
— Если госпожа и умрет через три-четыре года, — рассуждала Мариетта, спуская платье по бедрам хозяйки, — то только по своей вине.
— На что ты намекаешь?
— Я прекрасно слышала, что вчера врач говорил госпоже.
— Так ты все слышала?
— Да.
— Выходит, ты подслушивала?
— Не совсем; из туалетной комнаты, где я выливала воду из биде госпожи… порой слышно даже то, к чему не прислушиваешься.
— Допустим! И что же он сказал?
— Он посоветовал госпоже больше не действовать в одиночку, а лучше завести двух или трех любовников.
Флоранс поморщилась от отвращения.
— Не выношу мужчин, — заявила она и сладострастно понюхала букет графини.
— Не удобнее ли госпоже присесть, пока я снимаю чулки? — услужливо предложила Мариетта.
Флоранс молча присела, погрузив лицо в цветы.
Она машинально дала себя разуть, а затем вымыть ей ноги в воде, куда Мариетта добавила несколько капель вытяжки «Тысяча цветов» Любена.
— Какой эссенцией госпожа прикажет надушить воду в биде?
— Той самой, что любила незабвенная Дениза. А знаешь, Мариетта, вот уже полгода я остаюсь ей верна.
— В ущерб собственному здоровью.
— О, я вспоминаю о ней, делая вот так… а в миг наслаждения тихонько призываю: «Дениза!.. Дениза…»
— Сегодня вечером опять обратитесь к Денизе?
— Тсс! — усмехнулась Флоранс, прикладывая палец к губам.
— Похоже, госпожа во мне уже не нуждается!
— Именно так.
— Проснетесь завтра с недомоганием — дело ваше, сударыня, меня не в чем будет упрекнуть.
— Не беспокойся, Мариетта, за завтрашнее недомогание вину я возложу лишь на себя. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, сударыня.
Мариетта вышла, что-то сердито бормоча на ходу по праву избалованной субретки или, что еще хуже, субретки, посвященной во все секреты своей госпожи.
Оставшись в одиночестве напротив псише, освещенного двумя канделябрами, Флоранс прислушалась к шагам удаляющейся горничной и, босиком подойдя на цыпочках к дверям спальни, заперла их на задвижку.
Вернувшись к зеркалу, она при свете свечей вновь прочла записку графини, прижала ее к губам, вложила в букет, лежащий неподалеку на туалетном столике, распустила волосы, развязала ленту сорочки, приложилась губами к своему телу и, освободившись от последней одежды, осталась обнаженной. Флоранс воистину была великолепна: брюнетка с огромными голубыми глазами, обычно обведенными темно-коричневой краской, длинные, ниспадающие до колен волосы, окутывающие, точно покрывалом, несколько худощавое тело, но, несмотря на это, безупречно пропорциональное .
Причину подобной худощавости нам только что сообщила Мариетта. Однако даже эта хранительница тайн своей госпожи вряд ли могла разъяснить, отчего вся передняя часть тела Флоранс заросла густой растительностью.
Причудливые заросли восходили до самой груди, где вкраплялись, точно острие пики, между двумя полушариями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37