ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Настоящий приказ неоднократно доведен до сведения всей армии, и мы убеждены, что ни один человек из соединения, которым мы командуем, не пожелает обесчестить имя французского гражданина, забыв о самом святом из законов — об уважении частной собственности».
Вот что написал генерал Виктор Невингер двадцать пятого октября тысяча семьсот девяноста второго года, первого года Французской революции, и если вы в этом сомневаетесь, генерал, то будьте добры, взгляните на это объявление, оно хранится в нашем муниципалитете в память о бескорыстии и честности французской нации. Сожалею, генерал, что мне приходится вызывать в вас то нетерпение, которое, кажется, вы испытываете, но, видите ли, для сражений в моем арсенале имеется только то оружие, что дала мне эта благородная нация, и я им пользуюсь!
— А что до меня, — ответил генерал Фалькенштейн, — то я располагаю тем оружием, что дает сила, и предупреждаю вас, что, если сегодня же, в шесть часов вечера, деньги не будут приготовлены, завтра утром вы будете арестованы и посажены в камеру, откуда выйдете лишь тогда, когда нам будет выплачен последний талер из суммы в семь миллионов семьсот сорок семь тысяч восемь флоринов.
— Мы знаем, что ваш премьер-министр говорит так: «Сила выше права!» Делайте с нами, сударь, все, что вам заблагорассудится, — ответил г-н Фелльнер.
— В пять часов люди, которым я поручу получить семь миллионов флоринов, подойдут к двери банка, имея все необходимое, чтобы перевезти деньги в главную ставку.
Затем, желая, чтобы бургомистр расслышал его приказ, генерал обратился к адъютанту:
— Арестуйте и приведите ко мне газетчика Фишера, главного редактора «Post Zeitung». С него начнется моя расправа с газетчиками и с газетами.
Когда бургомистр Фелльнер вернулся к себе, вся его семья была в слезах: дочери ждали его у окна, жена — у двери, а зять бежал ему навстречу.
Хотя Фелльнер стал свидетелем того, как положение в городе ухудшилось, и у него мелькнула мысль о предсказании Бенедикта, достойный бургомистр оставался спокоен.
Это была одна из тех спокойных натур, что не ищут опасности и не избегают ее, однако, когда она появляется, принимают ее как желанную гостью и смотрят ей прямо в лицо, и не для того, чтобы с нею сразиться
— такие натуры не бывают воинственны, — но чтобы с честью погибнуть.
Господин Фелльнер начал с того, что пожал руку зятю, успокоил жену, расцеловал детей и подошел к г-ну Фишеру (узнай, что генерал потребовал к себе бургомистра, он поспешил к своему другу, чтобы осведомиться о причинах этого вызова). Господин Фелльнер сообщил журналисту об услышанном им приказе, отданном Фалькенштейном своему адъютанту.
В противоположность Фелльнеру, человеку холодному и флегматичному, Фишер отличался сангвиническим и бурным темпераментом.
Они находились в ста шагах от ворот города. Приметы г-на Фишера не были переданы постам, и, таким образом, он мог первым же поездом уехать в Дармштадт или Гейдельберг. Но никакие уговоры не могли заставить его выехать из Франкфурта, едва ему стала угрожать какая-то опасность.
Все, чего г-н Фелльнер смог от него добиться, — это чтобы журналист оставался у него, пусть даже не пытаясь прятаться, в случае если за ним придут.
Через два часа в дверь постучали; г-жа Фелльнер, взглянув в окно, объявила, что к ним нежданными посетителями пришли два прусских солдата.
Фишер не только наотрез отказался спрятаться, как он и говорил, но даже сам пошел открыть дверь и, когда солдаты спросили у него, не находится ли главный редактор «Post Zeitung» у бургомистра, спокойно ответил:
— Это я! Вы пришли за мной, господа.
Его немедленно отвели в гостиницу «Англетер», где помещалась главная ставка губернатора Фалькенштейна.
Генерал Фалькенштейн, имея дело с любым человеком, вставал в позу человека, находящегося в постоянном гневе, что позволяло ему оскорблять всех и вся, сопровождая свои оскорбления тем набором ругательств, драгоценный образчик которых дают нам шиллеровские разбойники.
Увидев г-на Фишера, он сказал:
— Пусть войдет сюда!
Такое обращение в третьем лице в Германии считается знаком самого глубокого презрения.
И, поскольку генералу показалось, что г-н Фишер вошел недостаточно быстро, он добавил:
— Гром и молния! Если он станет упрямиться, толкайте его!
— Я вовсе не упрямлюсь, сударь, и пришел к вам, хотя мог бы этого и не делать. Предупрежденный заранее о том, . что у вас есть недобрые намерения на мой счет, я свободно , мог уехать из Франкфурта. И пришел я потому, что привык . не бежать от опасности, но идти ей навстречу.
— Так вы, значит, уже заранее знаете, господин писака, что вам опасно приходить ко мне?
— Всегда есть опасность, будучи слабым и безоружным, являться к вооруженному и сильному врагу.
— Значит, вы смотрите на меня как на своего врага?
— Согласитесь, что контрибуция, которую вы потребовали от Франкфурта, и ваши угрозы, обращенные к господину Фелльнеру, не могут исходить от друга.
— О! Вы-то не дожидались, господин газетчик, моих угроз и моих требований, чтобы объявить себя нашим врагом. Нам известна ваша газета, и потому, что она нам известна, вам придется подписать соответствующее заявление. Сядьте за этот стол, возьмите перо и пишите.
— Я берусь за перо для того, чтобы не давать доказательства своего злого умысла, но, перед тем как начну писать, хотел бы все-таки знать, что вы хотите мне продиктовать.
— Хотите знать? Ну так вот: «Я, доктор Фишер Гуллет, государственный советник, главный редактор „Почтовой газеты“…» Пишите же!
— Закончите вашу фразу, сударь, и если я сочту возможным, то напишу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209
Вот что написал генерал Виктор Невингер двадцать пятого октября тысяча семьсот девяноста второго года, первого года Французской революции, и если вы в этом сомневаетесь, генерал, то будьте добры, взгляните на это объявление, оно хранится в нашем муниципалитете в память о бескорыстии и честности французской нации. Сожалею, генерал, что мне приходится вызывать в вас то нетерпение, которое, кажется, вы испытываете, но, видите ли, для сражений в моем арсенале имеется только то оружие, что дала мне эта благородная нация, и я им пользуюсь!
— А что до меня, — ответил генерал Фалькенштейн, — то я располагаю тем оружием, что дает сила, и предупреждаю вас, что, если сегодня же, в шесть часов вечера, деньги не будут приготовлены, завтра утром вы будете арестованы и посажены в камеру, откуда выйдете лишь тогда, когда нам будет выплачен последний талер из суммы в семь миллионов семьсот сорок семь тысяч восемь флоринов.
— Мы знаем, что ваш премьер-министр говорит так: «Сила выше права!» Делайте с нами, сударь, все, что вам заблагорассудится, — ответил г-н Фелльнер.
— В пять часов люди, которым я поручу получить семь миллионов флоринов, подойдут к двери банка, имея все необходимое, чтобы перевезти деньги в главную ставку.
Затем, желая, чтобы бургомистр расслышал его приказ, генерал обратился к адъютанту:
— Арестуйте и приведите ко мне газетчика Фишера, главного редактора «Post Zeitung». С него начнется моя расправа с газетчиками и с газетами.
Когда бургомистр Фелльнер вернулся к себе, вся его семья была в слезах: дочери ждали его у окна, жена — у двери, а зять бежал ему навстречу.
Хотя Фелльнер стал свидетелем того, как положение в городе ухудшилось, и у него мелькнула мысль о предсказании Бенедикта, достойный бургомистр оставался спокоен.
Это была одна из тех спокойных натур, что не ищут опасности и не избегают ее, однако, когда она появляется, принимают ее как желанную гостью и смотрят ей прямо в лицо, и не для того, чтобы с нею сразиться
— такие натуры не бывают воинственны, — но чтобы с честью погибнуть.
Господин Фелльнер начал с того, что пожал руку зятю, успокоил жену, расцеловал детей и подошел к г-ну Фишеру (узнай, что генерал потребовал к себе бургомистра, он поспешил к своему другу, чтобы осведомиться о причинах этого вызова). Господин Фелльнер сообщил журналисту об услышанном им приказе, отданном Фалькенштейном своему адъютанту.
В противоположность Фелльнеру, человеку холодному и флегматичному, Фишер отличался сангвиническим и бурным темпераментом.
Они находились в ста шагах от ворот города. Приметы г-на Фишера не были переданы постам, и, таким образом, он мог первым же поездом уехать в Дармштадт или Гейдельберг. Но никакие уговоры не могли заставить его выехать из Франкфурта, едва ему стала угрожать какая-то опасность.
Все, чего г-н Фелльнер смог от него добиться, — это чтобы журналист оставался у него, пусть даже не пытаясь прятаться, в случае если за ним придут.
Через два часа в дверь постучали; г-жа Фелльнер, взглянув в окно, объявила, что к ним нежданными посетителями пришли два прусских солдата.
Фишер не только наотрез отказался спрятаться, как он и говорил, но даже сам пошел открыть дверь и, когда солдаты спросили у него, не находится ли главный редактор «Post Zeitung» у бургомистра, спокойно ответил:
— Это я! Вы пришли за мной, господа.
Его немедленно отвели в гостиницу «Англетер», где помещалась главная ставка губернатора Фалькенштейна.
Генерал Фалькенштейн, имея дело с любым человеком, вставал в позу человека, находящегося в постоянном гневе, что позволяло ему оскорблять всех и вся, сопровождая свои оскорбления тем набором ругательств, драгоценный образчик которых дают нам шиллеровские разбойники.
Увидев г-на Фишера, он сказал:
— Пусть войдет сюда!
Такое обращение в третьем лице в Германии считается знаком самого глубокого презрения.
И, поскольку генералу показалось, что г-н Фишер вошел недостаточно быстро, он добавил:
— Гром и молния! Если он станет упрямиться, толкайте его!
— Я вовсе не упрямлюсь, сударь, и пришел к вам, хотя мог бы этого и не делать. Предупрежденный заранее о том, . что у вас есть недобрые намерения на мой счет, я свободно , мог уехать из Франкфурта. И пришел я потому, что привык . не бежать от опасности, но идти ей навстречу.
— Так вы, значит, уже заранее знаете, господин писака, что вам опасно приходить ко мне?
— Всегда есть опасность, будучи слабым и безоружным, являться к вооруженному и сильному врагу.
— Значит, вы смотрите на меня как на своего врага?
— Согласитесь, что контрибуция, которую вы потребовали от Франкфурта, и ваши угрозы, обращенные к господину Фелльнеру, не могут исходить от друга.
— О! Вы-то не дожидались, господин газетчик, моих угроз и моих требований, чтобы объявить себя нашим врагом. Нам известна ваша газета, и потому, что она нам известна, вам придется подписать соответствующее заявление. Сядьте за этот стол, возьмите перо и пишите.
— Я берусь за перо для того, чтобы не давать доказательства своего злого умысла, но, перед тем как начну писать, хотел бы все-таки знать, что вы хотите мне продиктовать.
— Хотите знать? Ну так вот: «Я, доктор Фишер Гуллет, государственный советник, главный редактор „Почтовой газеты“…» Пишите же!
— Закончите вашу фразу, сударь, и если я сочту возможным, то напишу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209