Спустя месяц Берта расшила огромное полотно цветами и птицами, и такая это была изумительная работа, что казалось, будто цветы живые, а птицы вот-вот запоют.
Мельник был восхищен; он взял полотно, аккуратно сложил его и понес в Аугсбург. Дойдя до главной площади города, он вошел в самую дорогую лавочку и показал вышивку, спрашивая у торговки, не хочет ли она ее купить; торговка взяла в руки полотно и долго его разглядывала, не говоря ни слова и поворачивая его то так, то этак: работа была выполнена так искусно, что вышивка была почти так же хороша с изнанки, как и с лицевой стороны; наконец она спросила у мельника, сколько он хочет за это полотно.
— Послушайте! — отвечал тот. — Я человек простой, и сколько такие вещи стоят, не знаю; назовите свою цену и дайте мне за это, сколько сочтете нужным: я полагаюсь на вашу честность.
— Вот что, милейший, — заметила торговка, — вы хорошо сделали, что так повели дело.
И она вручила ему солидную сумму с такими словами:
— Если у вас будет еще вышивка, исполненная этими же руками, приносите ее мне, и я заплачу вам, как теперь.
Изумившись тому, что простая вышивка может так дорого стоить, мельник пообещал хозяйке лавочки исполнить ее просьбу и, опустив половину выручки в карман, на оставшиеся деньги накупил целую корзину разного шелку, а также золотых и серебряных ниток; потом он возвратился на Рейсмульскую мельницу, где его поджидала Берта, сгоравшая от нетерпения поскорее узнать, удалось ли ему сбыть с рук товар.
— Боже милостивый! Дорогая вы моя! — еще издали закричал мельник, едва завидев Берту. — Как хорошо, что вы не захотели заниматься ничем другим, кроме вышивания! Ведь я вам несу шелку, которого хватит на двадцать таких полотен, да к тому же денег у меня осталось столько, что их хватило бы на приданое дворянской дочери.
Он хотел было отдать ей выручку, но Берта возразила:
— Оставьте эти деньги себе — это плата за пропитание и оказанный мне приют; я только об одном хочу вас попросить; когда будете покупать платья своим дочерям, купите и мне тоже.
Мельник еще долго настаивал, однако Берта и слышать не хотела о деньгах, и в конце концов мельник убрал выручку в шкаф. Был он человек честный и потому, понимая, что наступит день, когда Берта оставит его дом, он положил ее деньги отдельно от своих, чтобы в минуту прощания дать ей полный расчет.
Принцесса работала весь следующий месяц и по истечении этого времени передала мельнику второе полотно, еще краше первого. На сей раз мельник не заставил себя упрашивать, взял вышивку и отнес торговке, а та дала ему денег еще больше, чем в первый раз, потому что очень выгодно сбыла первое полотно, и не выпускала мельника до тех пор, пока тот не пообещал ей, что через месяц принесет в лавочку третье полотно.
В другой раз хозяйка лавочки захотела узнать у мельника, откуда он берет эти богатые вышивки и кто та искусница, из рук которой выходят столь изумительные вещи; но мельник обещал принцессе хранить тайну и потому отвечал торговке, что, если она будет его расспрашивать, он отнесет товар в другую лавочку. Торговка так перепугалась, что немедленно пообещала ему ни о чем больше не спрашивать и выложила за эту вышивку столько денег, сколько до этого еще не давала.
Так прошло три года, и когда у торговки спрашивали, откуда у нее эти вышивки, она отвечала, что получает товар из-за моря.
III. КАК КОРОЛЬ ПИПИН, ЗАБЛУДИВШИСЬ ВО ВРЕМЯ ОХОТЫ, ПОСТУЧАЛСЯ К МЕЛЬНИКУ, И ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО
Итак, принцесса Берта три года прожила у мельника, занимаясь вышиванием, и никто, даже мельник, не знал, кто она такая. И вот однажды король охотился в Вейхенштефанских лесах и так увлекся погоней за оленем, что вместе со свитой очутился в том самом лесу, где жили угольщик, мельник и Берта. Он продолжал упрямо преследовать оленя, как вдруг с наступлением темноты заметил, что свита его отстала и он оказался один в сопровождении всего-навсего одного доезжачего, лакея и придворного мудреца. Лес становился все непролазнее; доезжачий отправился на поиски какой-нибудь дороги и настолько увлекся поисками и отъехал так далеко, что не слышал рога: он тоже потерялся и никак не мог вернуться к хозяину; таким образом король Пипин остался в обществе лакея и астролога.
Тем временем сгустились сумерки, астролог достал подзорную трубу и справился по звездам, как далеко от Вейхенштефанского замка они очутились; мудрец увидел, что им и ночи не хватит, чтобы добраться до замка, лишь к утру можно было надеяться выйти из лесу. Король смекнул, что о немедленном возвращении не может быть и речи и что надобно найти какое-нибудь пристанище; он приказал лакею влезть на дерево и поглядеть, нет ли поблизости какого-нибудь дома или деревушки. Слуга повиновался и, вскарабкавшись на вершину самой высокой ели, вскричал:
— Господин мой и король! Я вижу недалеко отсюда дым.
— Хорошенько запомни направление! — прокричал ему в ответ король. — Спускайся, поедем туда.
Лакей спустился с дерева, и все трое направились в указанную лакеем сторону и скоро подъехали к огромной печи угольщика. Тот, как всегда, помешивал огонь. Слуга приблизился к нему и спросил, как называется та часть леса, в которой они очутились. Но прежде чем ответить на вопрос, угольщик, приметив позади незнакомца еще двух человек, державшихся в тени, полюбопытствовал, кто они такие.
— Мы охотники, сбившиеся с пути, — отозвался лакей, — мы ищем место для ночлега.
В эту минуту Пипин и придворный мудрец подъехали ближе и оказались в кругу света, который отбрасывала печь; едва взглянув на их костюмы, угольщик понял, что слуга сказал правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10