В пятнадцать лет калека, которого не пугали ни расстояние, ни собственное увечье, отправился в Париж с двумя пятифранковыми монетами в кармане.
Как он проделал такой путь?
Одному Богу это известно!
Тома шел пешком, ехал на пустых повозках и возвращающихся на почтовую станцию лошадях, питался одним хлебом и пил только воду, а ночлег вымаливал себе в качестве подаяния.
Путник столь бережно расходовал по дороге свои средства, что, когда он пришел в столицу, у него от двух пяти-франковых монет еще оставалось восемь ливров и одиннадцать су.
Сменив множество занятий — он был разносчиком газет и рассыльным, чистильщиком сапог, подбирал с земли сигарные окурки и театральные контрамарки, — юный Ланго мало-помалу, лиард за лиардом, скопил сумму в сто франков, необходимую, по его мнению, для того, чтобы заложить основы состояния, о котором он мечтал.
Имея в запасе эту сумму, Тома нацепил бляху и принялся торговать старым тряпьем.
Жадность овернца, соединенная с коварством нормандстоль исправно помогала ему в этом деле, что он быстро преуспел, обогнав всех своих собратьев по ремеслу.
Кроме того, ему пригодилось знание человеческой психологии.
Тома Ланго с поразительным чутьем мог распознать мучительную тревогу нищеты или страстную жажду наслаждений за напускным безразличием, с которым продавцы предлагали ему свой товар.
Он извлекал выгоду из всего — из нужды, из страстей. Торговец играл на тревогах своих клиентов, подобно тому как кошка играет с мышкой или ястреб — с жаворонком. Этот мелкотравчатый Шейлок, как и венецианский еврей, даже имени которого он никогда не слышал, порой ради забавы вытягивал из несчастных их сокровенные тайны, не набавляя при этом ни гроша сверх той цены, которую он устанавливал за предложенное ему тряпье. Напротив, обнаружив у человека больное место, обнажив его рану, Тома как бы случайно запускал туда свою тяжелую когтистую лапу, а затем слизывал кровь, оставшуюся на кончиках его пальцев.
Короче говоря, он ни разу не уходил с поля битвы, не заключив превосходной сделки.
Тома Ланго занимался этой торговлей десять лет.
В течение этого времени скупец вел в Париже такой же образ жизни, как и в своей родной деревне; в течение этого времени он продолжал ежедневно оказывать честь своим присутствием убогой харчевне под открытым небом, где когда-то, явившись в Париж, впервые отобедал за четыре су; за десять лет он ничего не изменил в своем привычном меню; на протяжении десяти лет ему хватало на питание пятнадцати су в день.
Уродство вместе с угрюмым нравом не позволяли калеке рассчитывать на безвозмездную и бескорыстную любовь к себе, а покупать подобие любви он не желал, считая себя недостаточно богатым.
Таким образом, Тома Ланго никогда никого не любил и не был любим.
С развлечениями дело обстояло так же, как и с любовью, — торговец посещал лишь народные гулянья, заседания суда присяжных и таможенную заставу Сен-Жак.
Энергия, с которой Тома Ланго стремился к одной-единственной цели, закалила его, и он жил отшельником среди осаждавших его искушений; соблазны современного Вавилона отскакивали от нормандской шкуры, не оставляя на ней царапин.
Как-то раз скупец, пересчитав свои кровные сбережения, счел их вполне достаточными; он улыбнулся деньгам, собрал вещи и вернулся в родные края, проделав обратный путь с той же бережливостью, с какой он оттуда пришел.
Тома Ланго скопил пятнадцать тысяч франков.
Он не стал возвращаться в Мези, где решил обосноваться, с триумфом: нет, он вернулся туда тихо, в вечернее время, в ветхой одежде, на которую не польстился ни один покупатель. Тома попросил одного из своих братьев, который был одновременно ризничим и слугой здешнего приходского священника, найти для него пристанище.
Ризничий попросил кюре приютить Тома Ланго на два-три дня.
Кюре удовлетворил его просьбу.
В течение трех дней Тома Ланго вместе с братом обитал в скромном жилище священника.
За эти три дня скряга не истратил ни одного сантима.
Его возвращение осталось почти незамеченным, разве что две или три местные сплетницы мимоходом, в конце своей беседы промолвили:
— Знаете, Жанна (или: знаете, Жанотта), а ведь Тома Ланго, Косолапый из Сен-Пьер-дю-Мона, вернулся домой.
Родители скупца как раз недавно умерли.
Поскольку его братья и сестры могли догадаться о том, что калека разбогател, он, чтобы отбить у них охоту обращаться к нему за помощью, проявил требовательность, жадность и несговорчивость при дележе нескольких рыболовных снастей, составлявших все имущество покойных родителей; при этом Тома проявил себя настолько требовательным, жадным и несговорчивым, что даже поссорился с братом-ризничим, делившим с ним комнату.
Таким образом, он оказался на улице.
Тогда скупец отправился в Хрюшатник и попросил у Жана Монпле разрешения ночевать в одном из закутков его фермы до тех пор, пока он не подыщет себе подходящего жилья; затем он осведомился у хозяина, не наймет ли тот его на несколько дней батрачить за еду.
Жан Монпле, считавший Тома Ланго чуть беднее Иова, ответил, что если тот просит приюта на короткий срок, то он может поселиться либо в крытом амбаре, либо в пустующей хижине пастуха.
Фермер также позволил просителю бесплатно питаться вместе с пахарями и пастухами.
Разве можно было заставлять бедного калеку работать?
Тома Ланго прожил в Хрюшатнике две недели.
По истечении этого срока скупец поблагодарил Жана Монпле и, сообщив ему, что он собирается приобрести небольшую бакалейную лавку, попросил стать его постоянным клиентом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71