— Почему бы мне не взять всю вашу ношу на этом скорбном пути, оставив вас позади с лучезарной улыбкой на устах! О! Какими бы сладостными показались мне страдания, если бы я мог нести не свой, а ваш крест!
— Решено. Уходя, вы унесете с собой часть моей жизни, которой я могу распоряжаться. Что касается остального, ключ от него хранится не у меня.
— Я понимаю, что вы хотите сказать, и не стану вас больше расспрашивать. Даже если вы дадите мне только крупицу вашей души, нет для меня более драгоценного подарка. Подобно этому дому, она будет принадлежать нам обоим. Графиня вздохнула.
— Что-то не так? — спросил я.
— Нет, нет.
— Ах, — воскликнул я, — как странно!
— Не так ли? — спросила Эдмея, прочитав мои мысли.
— Люди всегда встречаются слишком поздно!
— Но Небеса все же существуют, — сказала графиня, устремив на темный небосвод свой взгляд, исполненный возвышенной надежды и бесконечного смирения.
Затем, взяв меня под руку, Эдмея углубилась в парк по одной из аллей. Дойдя до скамьи, она опустилась на нее и сделала мне знак присесть рядом.

XVIII

Затем последовала недолгая пауза, во время которой графиня, вероятно, перенеслась мыслями в прошлое.
— Я собираюсь рассказать вам нечто странное, — наконец, произнесла она. — Возможно, эти воспоминания, скрытые в глубине моей души, не должны были бы слетать с моих уст, но вы проходили мимо, когда я кричала от отчаяния, вы услышали мой зов и поспешили мне на помощь. Хочется верить, что вас послал сам Бог. Слушайте же. Я расскажу вам обо всем, но не по порядку. Это не просто рассказ, а исповедь души, которую переполняют чувства, жаждущие вырваться наружу. Я думаю, вы поймете сердцем то, чего не поймете разумом.
Я не знала своей матери. Она умерла после родов, дав мне жизнь, — по-моему, я или Жозефина уже говорили вам об этом.
Мое первое воспоминание связано со скамьей, на которой мы сидим. Именно поэтому я вас сюда привела, но это страшное воспоминание.
Как-то раз Жозефина гуляла со мной и Зоей; во время прогулки я несколько раз дергала кормилицу за подол платья, пытаясь увести ее домой, и восклицала:
«Собака! Собака!»
По-видимому, в моем голосе звучал неподдельный ужас.
Впоследствии Жозефина часто описывала мне эту сцену, и Зоя, которая на четыре-пять месяцев старше меня, прекрасно ее помнит.
Внезапно мы услышали крики, а затем на этой самой аллее появилась огромная овчарка: ее преследовали крестьяне с вилами и палками. Шерсть собаки стояла дыбом, глаза были налиты кровью, а в ее пасти виднелась пена.
Собака бежала в нашу сторону.
Жозефина поняла, что это бешеное животное.
Взяв меня на руки, она побежала к дому, а Зое велела не отставать от нас.
Овчарка тотчас же свернула со своего пути и погналась за нами.
Кормилица держала меня так, что я могла видеть то, что происходит за ее спиной, и это было ужасно.
Охваченная бешенством собака преследовала нас; не замедляя хода, она подбирала по дороге камни, размалывая их своими мощными челюстями.
Бежавшие за овчаркой крестьяне увидели, какую цель она избрала, остановились в испуге и замолчали, опасаясь, что, если они будут продолжать погоню и кричать, собака помчится еще быстрее.
Эта предосторожность ничего не дала — овчарка приближалась и уже была совсем рядом.
И тут я увидела в чаще своего отца, с ружьем возвращавшегося с охоты — он оказался здесь по милости Бога. Увидев, какая страшная опасность нам угрожает, он побледнел как полотно.
Отец прицелился и выстрелил, но промахнулся, и зверь продолжал свой бег так же стремительно.
Он уже почти догнал маленькую Зою и открыл пасть, чтобы ее схватить, как вдруг раздался второй выстрел.
Собака остановилась, укусила себя за плечо и хотела продолжать погоню, но упала, а затем попыталась подняться и снова рухнула.
Отец подбежал к овчарке и так сильно ударил ее прикладом по голове, что приклад сломался.
Тогда он ударил ее концом ствола и полкой ружейного замка.
После третьего удара собака затихла и осталась лежать неподвижно. Кормилица продолжала бежать со мной до самого дома. Войдя туда, она
заперла входную дверь, прошла в столовую и снова закрыла за собой дверь. Наконец она добралась до гостиной и села, вернее, упала на диван.
И тут появился мой отец, еще более бледный, чем в тот миг, когда он стрелял в собаку. Он бросился ко мне, взял меня на руки, поцеловал и так крепко сжал в своих объятиях, что я едва не задохнулась.
Бедный отец очень любил меня! Эта сцена, свидетельствовавшая о его любви, навсегда осталась в моей памяти.
Возможно, вследствие пережитого страха моя нервная система стала чересчур возбудимой, что и вызывает у меня те странные явления, о которых мы только что говорили.
Мне было всего три-четыре года, но я хорошо помню, как вел себя тогда мой отец. Этот драматичный случай одержал верх над детской слабостью и отчетливо запечатлелся в моей памяти среди прочих туманных образов.
Некоторое время спустя мой бедный отец скончался от аневризмы.
Предвидя свою близкую кончину, он заранее принял меры, чтобы полностью отделить мое состояние от той части наследства, что была завещана им его второй жене. Благодаря его предусмотрительности и, как говорят, выгодному вложению капитала, я должна была в пятнадцать лет — в том возрасте, когда могла выйти замуж, владеть тремя миллионами.
В то время я была еще ребенком и не ощутила всей тяжести своей утраты, как почувствовала бы это, будучи на несколько лет старше. Я помню лишь некоторые подробности той трагической ночи, когда умер отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143