И все же она отыскала это место в траве среди других могил.
Здесь покоился ее муж.
Она догнала нас у входа или, скорее, у выхода с кладбища, и мы продолжали свой путь к усадьбе.
— О чем же еще попросила вас Адель перед смертью? — вскоре спросил я графиню.
— Написать ей эпитафию.
— Тогда это те самые стихи, что я прочел на могиле; они остались в моей памяти — вернее, в моем сердце:
Пятнадцать лет всего ей минуло б весною, Но до весны она, увы, не дожила. Стань пухом ей, земля, и не дави собою, При жизни ведь Адель пушинкою была!
— Эти стихи, — перебила меня графиня, — плохо выражают то, что мне хотелось сказать, вот и все.
Теперь Вы понимаете, друг мой, какие бездны поэзии и печали таились в ее душе?
Мы снова умолкли и, не проронив ни слова, подошли к воротам усадьбы.
Я почувствовал, что пора откланяться.
— Сударыня, — сказал я, — прежде чем расстаться с вами — увы! Бог весть насколько, — я хочу вернуть вам одну вещь.
— Какую вещь? — удивилась графиня.
Я снял с шеи кольцо, которое она дала мне для сельских погорельцев, снял его с цепочки и протянул Эдмее.
— Вот это кольцо, — сказал я.
Графиня вздрогнула, и, если бы было светло, я, наверное, увидел бы, как она покраснела.
— Оно мне больше не принадлежит, — произнесла Эд-мея, — я отдала его вам.
— Да, — ответил я, — но мне неловко держать его у себя.
— Почему?
— Кольцо предназначалось не мне, а деревенским погорельцам.
— Но ведь вы возместили им стоимость кольца?
— Конечно, сударыня.
— В таком случае, вы исполнили мое пожелание. Кольцо все равно бы кто-нибудь купил, но вы опередили других. Я предпочитаю, чтобы оно находилось в руках друга, а не постороннего человека.
— Однако, сударыня, — возразил я, — как видите, кольцо находилось не в руках друга, а… у его сердца!
— Пусть оно там и останется.
Графиня уже собиралась пройти за решетчатые ворота, которые придерживала Жозефина, но я удержал ее.
— Сударыня, — сказал я, дрожа всем телом, — позвольте дать вам что-то взамен.
Графиня нахмурилась.
— О, подождите! — воскликнул я.
— Я жду.
— Возьмите этот ключ, — попросил я, протягивая ключ Эдмее.
— Что это такое? — спросила она.
— Ключ от маленькой комнаты, которую вы хотели увидеть в последний раз, перед тем как граф де Шамбле продал поместье Жювиньи.
— Я не понимаю, — сказала графиня.
— Жозефина вам все объяснит, — ответил я. Почтительно поклонившись Эдмее, я стал удаляться. Не успел я сделать и тридцати шагов, как услышал нежное слово, легко преодолевшее пространство.
Графиня прокричала мне вслед: «Спасибо!»

XV

О друг мой, до чего же упоительны первые впечатления истинной любви, в каком бы возрасте она нас ни посетила!
Никогда еще я не испытывал столь острого чувства, никогда не был настолько счастлив, как в ту ночь, когда покидал Эдмею, убежденный, что оставил в ее душе частицу себя и унося частицу ее в своей душе. Я уходил с прощальным словом «Спасибо», и оно было подобно венку из роз, возложенному на мое чело.
Я достиг крайнего предела земной жизни: за ним уже открывалось небесное блаженство.
Как ни странно, чистый источник любви, забивший в моем сердце, не был замутнен ни единой чувственной мыслью. Госпожа де Шамбле как бы естественно раздвоилась: тело ее принадлежало мужу, а душа ее была моей.
Тогда мне было этого достаточно. Я был уверен, что не только мой разум находится во власти мгновений, проведенных с ней, но и я тоже оставил в ее памяти неизгладимый след. Несмотря на то что в истории с кольцом, покупкой поместья Жювиньи и домом, подаренным Грасьену, я действовал по наитию, все получилось не хуже, чем если бы я руководствовался расчетом.
Теперь я не просто пребывал в памяти графини, но и принимал участие в ее жизни.
Эдмея уже рассказала мне о своем настоящем. В следующий раз, когда мы встретимся, она должна будет поведать о своем прошлом.
Но когда же мне доведется снова ее увидеть?
Я полагался в этом на Бога, путем столь непредвиденного стечения обстоятельств уже приблизившего и соединившего наши жизни, которым, скорее всего, суждено было протекать вдали друг от друга.
Я возвращался той же самой дорогой, по которой мы шли вместе, и мне казалось, что Эдмея все еще опирается на мою руку. Я снова прошел через кладбище, где все так же пел соловей и мягкий свет луны проникал сквозь ветви плакучих ив. Скрестив руки, я смотрел со слезами на глазах на каменное надгробие, на котором еще недавно лежала графиня, и чувствовал, что мне хочется попросить Бога лишь об одном: позволить мне заснуть здесь рядом с ней вечным сном.
До меня доносились пиликающие звуки скрипок и громовые раскаты корнет-а-пистона. Я подумал, что пора показаться на глаза танцующим: все видели, как я уходил с г-жой де Шамбле и теперь надо было, чтобы меня увидели одного.
Я пребывал в состоянии безмятежности; поцеловав на прощание Зою в лоб и пожав Грасьену руку, я вернулся в гостиницу «Золотой лев».
Ничто больше не удерживало меня в Берне. Я проявил бы неосторожность, если бы снова попытался увидеть Эдмею, ведь за мной следили зоркие ревнивые глаза, и нельзя было дать им повод увидеть больше, чем они уже успели заметить.
К тому же, уезжая, я чувствовал себя настолько счастливым, что мог спокойно, даже в полном одиночестве, ждать, когда случай снова сведет меня с г-жой де Шамбле.
Я не забыл о приглашении графа поохотиться вместе с ним, но помнил ли он об этом сам?
Охотничий сезон открывался 3 сентября, а теперь было 20 августа —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143