Тихим, робким, прерывающимся голосом она рассказывает мне историю своей души, говорит о своих надеждах и радостях, разочарованиях и печалях, о равнодушии к обыденному и стремлении к неведомому. По ходу рассказа темп ее речи то замедляется, то ускоряется, и рыдания, сотрясающие ее грудь, передаются мне. По две слезинки, чистые и прозрачные, как капли майской росы, падают из ее и моих глаз на наши переплетенные руки и сливаются воедино. Чувство бесконечного блаженства, целомудренное, как дружба, сладкое, как любовь, возвышенное, как самопожертвование, охватывает наши души и поднимает нас над землей, чтобы мы могли постичь жизнь ангелов, которые уповают на Бога, живут в Боге и любят в Боге!
— О! — воскликнул я, вставая. — Это был бы рай на земле, небесное блаженство на этом свете.
Я сделал несколько шагов, не понимая, куда иду, но затем опомнился и огляделся. Неподалеку стояли Зоя и Грасьен; они тихо разговаривали, поглядывая в мою сторону, и в их взглядах читалась жалость.
— О! Не жалейте меня, — сказал я новобрачным, — вы лишь счастливы, а я… О! У меня в душе поселился ангел надежды!

XIII

С этого мгновения я потерял счет времени.
Я стоял, прислонившись к дереву, и предавался невыразимо сладостным мечтам, пока Грасьен не вывел меня из этого блаженного состояния, сообщив, что приехала г-жа де Шамбле и сейчас начнется бал.
Я устремился в большую комнату, где располагалась мастерская: после того как она послужила трапезной, ей суждено было превратиться в бальную залу.
Комнату освещали люстра и подсвечники, принесенные из дома графини. Признаться, я не обращал внимания на подобные мелочи — оно было всецело поглощено ею.
Эдмея разговаривала с Зоей, вероятно, обо мне, так как, заметив меня, обе женщины сразу умолкли. Госпожа де Шамбле, как всегда, грустно улыбалась.
Ее едва заметная холодная улыбка напомнила мне луч зимнего солнца. Графиня переоделась: утром на ней было платье жемчужно-серого цвета с
черными кружевными оборками и шляпа из рисовой соломки, а сейчас она была с непокрытой головой, с венком из живых барвинков, в платье белого крепа, опоясанном гирляндой из тех же цветов, что украшали ее волосы.
К тому же на ней не было никаких драгоценностей. Подобный наряд могла бы носить даже крестьянка, обладающая хорошим вкусом.
Я подошел к г-же де Шамбле. Видимо, безмятежное состояние, в котором я пребывал, отражалось на моем лице, так как графиня посмотрела на меня с удивлением.
— Мне сказали, что распорядок заранее утвержден, сударыня. Вы его одобряете? — спросил я.
— Вы имеете в виду кадриль?
— Да, ведь в данный миг это самое важное дело, не так ли? Госпожа де Шамбле сделала необыкновенно грациозное движение головой и в то же время улыбнулась с бесконечной грустью.
— Я танцую с новобрачным, — произнесла она, — а затем вы танцуете со мной.
— После чего вы удалитесь, не так ли?
— У меня слабое здоровье, — ответила графиня, — и мне не советуют ложиться спать слишком поздно.
Я достал часы и сказал:
— Сейчас всего лишь девять.
— О! У нас впереди еще два часа! — воскликнула графиня. — Сегодня праздник, и доктор простит мне это отступление от правил.
— Доктор простит, а другие?
— Другие? — переспросила Эдмея.
— Увы! — продолжал я. — Вы знаете, о ком я говорю. Графиня вздохнула и опустила голову.
— Где же Грасьен? — воскликнула она. — Пойдемте танцевать!
Между тем Грасьен пытался надеть перчатки — ни Прово, ни Жувен не предусмотрели руки размера девять с половиной.
Ему удалось натянуть их лишь после того, как был сделан разрез между большим и указательным пальцами.
Грасьен довольно непринужденно протянул руку графине. (Доброта г-жи де Шамбле придавала уверенности самым робким, и они становились более обходительными.)
Мы приготовились танцевать, но никто не последовал за нами.
— Что же вы? — спросила г-жа де Шамбле, глядя на остальных гостей Грасьена и Зои.
— Ну нет! — вскричал какой-то крестьянин.
— О! Если госпожа графиня позволит, — возразил другой, — мы все же пойдем танцевать.
— Конечно, она позволит, — вмешался Грасьен. — Ну-ка, живо по местам! Танцоры устремились к своим партнершам. Видимо, каждый выбрал себе пару заранее, и поэтому путаницы не возникло.
Две скрипки в сопровождении корнет-а-пистона заиграли, и пары слились в танце.
Как странно устроен этот мир! Среди двадцати пяти — тридцати гостей, приглашенных на бал, только одна женщина, в глазах простонародья, была наделена всем необходимым для счастья — молодостью, знатным происхождением, богатством и красотой, но стоило лишь взглянуть на это несчастное создание, чтобы понять без слов, что она охотно променяла бы свое будущее, а заодно и, будь это возможно, прошлое, на судьбу самой бедной из крестьянок, танцевавших рядом с ней.
И все же, казалось, графиня понемногу оживает от прикосновения моих рук, вздрагивавших всякий раз, когда они касались ее руки; она поднимала голову и встряхивала ею, подобно дереву, стряхивающему со своих листьев утреннюю росу; ее бледное лицо слегка порозовело, глаза засверкали, и стало ясно, что из этой искры может разгореться огонь. Я видел, как статуя постепенно превращается в женщину и по мраморному телу упорно разливается горячая кровь.
Когда кадриль закончилась, графиня стала танцевать со мной, а не напротив меня, как было решено.
Она сама взяла меня за руку, не ожидая приглашения и явно стараясь обращаться со мной как с хорошим знакомым или даже другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143