Я полагал, что смогу остаться в этой комнате и провести в ней ночь, но через полчаса понял, что это невозможно, так велика была моя потребность в воздухе и движении.
Нас разделяло всего несколько льё, и следовало увеличить это расстояние: пока оставалась малейшая возможность снова увидеть Эдмею до того, как приедет ее муж, я не мог за себя ручаться.
По ее словам, г-ну де Шамбле, вероятно, скоро потребуются деньги для игры, и он снова покинет жену. Следовательно, я должен был отправиться в Париж и договориться с г-ном Лубоном, чтобы граф получил у него необходимую сумму.
Паспорт, как всегда, был при мне. Я поспешил на почту и взял там напрокат кабриолет и лошадей.
Я ехал на почтовых всю ночь, надеясь, что физическая усталость победит или хотя бы облегчит душевную боль.
Экипаж доставил меня в Руан перед отправлением первого поезда, и в полдень я уже был в Париже.
По дороге, на одной из станций, мне показалось, что в окне встречного поезда промелькнуло лицо г-на де Шамбле.
Вместо того, чтобы в этом убедиться, я отвернулся: граф внушал мне глубочайшее отвращение.
Ах, если бы он уехал до 8 ноября, чтобы в этот роковой день я мог находиться подле Эдмеи!
Однако граф написал, что пробудет в Берне неделю. Как бы то ни было, я поспешил к своему нотариусу. Господин Лубон был готов предоставить в распоряжение г-на де Шамбле сто тысяч франков.
Я полагал, что для игрока этих денег окажется достаточно.
После встречи с нотариусом ничто больше не удерживало меня в Париже. В течение дня я сделал несколько покупок, не сомневаясь в том, что если ожидаемое несчастье произойдет и я не умру от горя, мне придется покинуть Францию.
Я приобрел два ружья и карабин, пополнив свой запас оружия, и заказал себе дорожный несессер — на это ушел весь день 3 ноября.
Вечером я отправился в Оперу, но вышел из зала еще до того, как отзвучала увертюра.
Мне пришло в голову, что следует уговорить кого-нибудь из лучших парижских врачей поехать в Берне, как бы дорого это ни обошлось. Но каким образом обосновать свою просьбу? Женщина, к которой я хотел пригласить врача, была полна сил и не жаловалась на здоровье. Я мог сослаться лишь на пророчество, полученное с помощью магнетического воздействия, но медики не признают магнетизма. Любой врач, к которому бы я обратился, принял бы меня за сумасшедшего.
Рой мыслей лихорадочно кружился в моей голове, не давая уснуть. Утром я почувствовал себя разбитым, но было уже 4 ноября.
Я уехал из Парижа с одиннадцатичасовым поездом, следовавшим в Руан. В Руане я сел в тот же самый кабриолет, который нанимал в Кане, приказал запрячь в него почтовых лошадей и в тот же вечер прибыл в Рёйи.
Вероятно, я ужасно изменился, так как, увидев меня, Альфред сразу же спросил:
— Ты страдаешь?
— В моей душе сущий ад, — ответил я.
— Господин де Шамбле вернулся второго.
— Я знаю, но переживаю не из-за этого.
— А из-за чего же?
— О! Ты ничем не сможешь мне помочь.
— Ты ошибаешься: если я узнаю причину твоего горя, то смогу разделить его с тобой, — возразил Альфред.
— Ты прав, — согласился я и бросился в его объятия. — О друг мой, мое сердце разрывается от отчаяния!
Я рассказал Альфреду все.
Мне думалось, что этот скептик посмеется над моими мучениями, но он заплакал вместе со мной.
— Ты очень любишь эту женщину? — спросил мой друг.
— Даже если бы я сказал «Больше чем жизнь!», я бы ничего не сказал.
— Ты нашел какой-нибудь выход?
— Нет. Разве можно перехитрить смерть?
— Ты считаешь, что такая угроза действительно существует?
— Друг мой, предчувствия Эдмеи еще ни разу меня не обманули. Я уверен, что ее жизнь в опасности.
— В таком случае, надо предусмотреть все заранее.
— Я уже все предусмотрел.
Я поведал Альфреду о своих приготовлениях к отъезду. Он изучил мои рекомендательные письма, векселя и паспорт.
Дойдя до паспорта, мой друг произнес:
— Постой, нам следует позаботиться еще кое о чем.
— О чем же?
Альфред позвонил, и тотчас же появился слуга.
— Скажите моему секретарю, — распорядился Альфред, — чтобы он прислал мне чистый паспорт.
Вскоре слуга принес печатный бланк.
— Садись за стол и заполни этот паспорт своей рукой, — велел мой друг.
— Зачем?
— Затем, что, если тебе придется что-нибудь туда вписать, новая запись должна быть сделана одной и той же рукой.
Я безропотно повиновался, недоумевая, для чего это может понадобиться. Когда я заполнил документ, Альфред подписал его и разорвал мой прежний
паспорт.
— Ты веришь в Бога? — неожиданно спросил он.
— По-моему, я всего лишь суеверен, — ответил я.
— Черт возьми! — воскликнул мой друг. — Именно это меня и тревожит: верующие, в отличие от других, находят в себе силы для борьбы с унынием. Во всяком случае я рад, что послал тебе в Берне сельского кюре — он поддержит тебя и утешит в трудную минуту.
— Я знаю это и очень рассчитываю на него.
— Если бы я мог хоть чем-то помочь тебе, мой бедный друг, я сказал бы, что последую за тобой; но я буду только мешать. В чрезвычайных обстоятельствах, подобных тем, в каких ты сейчас находишься, лучше всего ни от кого не зависеть и самому принимать решения. Я не говорю о деньгах, и мне незачем повторять, что если тебе потребуется моя жизнь, то я отдам ее без колебаний. Помни, наконец, что ты мужчина, и мужественно жди дальнейших событий.
И, пожав мне руку в последний раз, он вышел.

XLIII

Следующая ночь прошла более спокойно: поговорив об Эдмее и открыв другу свое истерзанное сердце, я почувствовал значительное облегчение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143