Но и при таком освещении мой взгляд не смог сразу охватить огромное пространство комнаты.
Старик спросил, не нужно ли мне чего-нибудь, и, выслушав мой отрицательный ответ, ушел. Дверь за ним закрылась. Шаги его постепенно удалялись и наконец смолкли. Я оказался в полной тишине и в одиночестве.
Оторвав взгляд от двери, я принялся рассматривать комнату. Как уже упоминалось, с первого взгляда от моего внимания многое ускользнуло, поэтому пришлось исследовать все по отдельности. Я взял канделябр и отправился разведывать.
Комната была обязана своим названием висящим по ее стенам большим гобеленам XVI века, в которых преобладал красный цвет. Эти гобелены изображали в манере живописцев Возрождения сцены из войн Александра Македонского; они были обрамлены широкими деревянными рамами, должно быть заново позолоченными в XVIII веке. Пламя свечей отражалось в сияющих остатках позолоты.
В углу слева от двери стояла большая кровать под балдахином, украшенным изображением герба Эпштейнов и широкими занавесями красной камки. Было видно, что и занавеси, и позолоту на балдахине обновили около четверти века назад.
Между окнами стояли позолоченные консоли эпохи Людовика XIV, над ними — зеркала в лепных рамах, изображающих цветы и птиц. С потолка спускалась огромная люстра из меди и хрусталя, однако было видно, что ею очень давно не пользовались.
Я медленно прошелся по комнате. Фидо сопровождал меня, всякий раз останавливаясь вместе со мной и явно не понимая, чем я так увлечен. Между изголовьем кровати и окном, то есть возле той стены, которая находилась напротив камина, Фидо неожиданно остановился. Он обнюхал обшивку стены, выпрямился, потом снова лег, все время принюхиваясь, возбужденно дыша и выказывая явные признаки беспокойства. Я попытался понять причину его волнения, но внешне все было в порядке: обшивка стены казалась целой. Я несколько раз нажал пальцем в разных местах в поисках невидимой пружины — ничего не произошло. Проведя минут десять в этих бесплодных попытках, я продолжил свое путешествие по красной комнате. Фидо послушно последовал за мной, но все время оглядывался на подозрительное место, желая привлечь к нему мое внимание.
Я снова сел у камина. Опять воцарилась тишина, потревоженная было шумом моих шагов. И еще один звук раздавался среди этого безмолвия — заунывный и монотонный крик совы. Я посмотрел на часы: было десять. Несмотря на то, что я буквально падал с ног от усталости, спать мне уже не хотелось. Эта огромная комната, исходящее от нее дыхание иного века, ее таинственные посетители, о которых рассказывали мне старики, события, вершившиеся здесь на протяжении двух столетий, — все это вселяло в меня такое ощущение, которое невозможно было определить словами. Это был не страх. Нет, это было скорее беспокойство, какая-то неприятная тревога, смешанная с любопытством. Я не знал еще, что именно должно случиться со мной в этой комнате, но уже предчувствовал: что-то произойдет.
Еще с полчаса я просидел в кресле, грея ноги у огня, затем, так ничего не увидев и не услышав, решил лечь спать. Один из канделябров я оставил на камине зажженным и, расположившись на огромной фамильной кровати графов Эпштейнов, подозвал Фидо; пес улегся рядом.
Всем знакомо состояние человека, пытающегося заснуть в тревожном ожидании: глаза сначала медленно закрываются, однако резко открываются вновь при малейшем шуме и взгляд лихорадочно скользит по темной спальне. Комната пуста и безмолвна, и ты опускаешь веки и тревожно поднимаешь их опять.
Так же было и со мной. Два или три раза, уже засыпая, я неожиданно вскакивал на кровати. Но постепенно предметы стали расплываться в мерцающем свете свечей. Фигуры на гобеленах, казалось, начинали плавно двигаться. Огонь отбрасывал фантастические, невообразимые отблески. Мысли мои перепутались, как нити в клубке, и я заснул.
Не знаю, сколько времени я провел в забытьи, только вскоре я проснулся от чувства неизъяснимого ужаса и открыл глаза: свечи оплыли, огонь в очаге потух, на мраморной доске камина еще дымился упавший из канделябра огарок. Я осмотрелся, но ничего не увидел.
Комнату освещал только лунный свет, пробивавшийся через отверстие в сломанной ставне. Как уже было сказано, ощущения у меня были очень странны и неопределенны. Я слегка приподнялся на локте. В этот момент Фидо, лежавший рядом на коврике, жалобно завыл.
От этого протяжного, заунывного воя меня бросило в дрожь.
— Фидо! — позвал я. — Фидо, собачка моя, что случилось?
В ответ на мои слова несчастная собака, дрожа, забилась под кровать и снова заскулила.
В ту же секунду послышались какие-то звуки — будто скрипели петли открывающейся двери.
Затем кусок обшивки отделился от стены и повернулся вокруг своей оси. Это было то самое место, которое так долго обнюхивал Фидо.
И тут я увидел, как на фоне образовавшегося в стене темного квадратного отверстия вырисовывается светлый, воздушный, прозрачный силуэт: совершенно бесшумно, не касаясь пола, ко мне приближался призрак.
Волосы у меня на голове встали дыбом, а на лбу выступили капли холодного пота.
Я отпрянул назад и чуть не свалился с кровати. Тень приблизилась, поднялась на возвышение, где стояла кровать, и секунду разглядывала меня, качая головой и как бы говоря: «Это не он».
Потом я услышал вздох. Тень спустилась с возвышения, прошла через лунный луч, просветивший ее насквозь, еще раз обернулась ко мне, снова вздохнула и исчезла в потайной дверце; та со скрипом закрылась за ней.
Признаюсь вам, я остался лежать, утратив дар речи и не в силах пошевельнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78