— Сударь, — сказала она ему, — соблаговолите передать от меня последнее прости моим дорогим родным и короткие послания, которые я написала им вчера. Вам вручат также небольшие подарки, предназначенные Месье, Мадам, моим сестрам, брату и друзьям во Франции. Проследите за тем, чтобы все было исполнено в соответствии с моим желанием. Я вручаю вам судьбу моих служанок-француженок и, в первую очередь, вот этой девушки. Об их будущем я позаботилась в своем завещании; сделайте так, чтобы у них не отняли ничего из оставленного мною, пусть оплатят их дорожные расходы, чтобы они вернулись в нашу милую Францию с почетом и в безопасности. Вы обещаете мне это, не правда ли?
— Да, ваше величество.
— Я посылаю моей сестре, герцогине Савойской, одну из моих любимых американских собачек — Луизон отвезет ее ей. Другую собачку надо отдать герцогу де Асторга, моему главному мажордому, оказавшему мне немало добрых услуг с тех пор, как я приехала в Испанию. Поблагодарите его от моего имени и от лица моих родственников за преданность, которую он неизменно доказывал мне. Выразите признательность и герцогине де Альбукерке, моей главной камеристке; она получит от меня красивый набор драгоценных камней. И главное, попросите короля Людовика и Месье написать письмо ей лично: я чрезвычайно обязана герцогине, с таким тактом служившей мне на своем трудном посту.
— Все будет сделано, как вы приказали, ваше величество.
— И еще, сударь, скажите моему дяде-королю, Месье и всем моим родным, что я умираю естественной смертью и что Карл Второй, его совет, моя свекровь и вся Испания любили и почитали меня так, как только могла на это надеяться французская принцесса; передайте им, что я запрещаю — вы слышите, запрещаю! — строить домыслы, не соответствующие моим словам. Господу угодно забрать меня из этого мира, да исполнится воля его! И людской вины здесь нет.
— Тем не менее, ваше величество…
— Тем не менее, сударь, когда говорит королева, ей обязаны верить; я умираю естественной смертью и подтверждаю это. Никто не вправе усомниться в правоте моих слов. Теперь идите, сударь, и помолитесь обо мне; постарайтесь сделать так, чтобы молитвы за меня возносили и на моей родине, а я буду молиться на Небесах за Францию и короля. Посол вышел, проливая слезы, как и остальные, ибо плакали все, кто стоял у постели королевы, которая угасала в двадцать семь лет, став жертвой гнусного злодеяния; плакали даже те, кто замыслил это преступление, надеясь извлечь из него пользу. Королева велела пригласить графа фон Мансфельда, и по ее просьбе его допустили в королевскую спальню. Мария Луиза приняла его так, будто сидела на троне, передала через него несколько слов императору и прощальные приветы графине Суасонской.
— Она уехала очень вовремя, сударь. Передайте ей, что я ухожу, не питая в душе никакого зла против нее и желаю ей счастливого будущего.
Затем она пригласила к себе некоторых придворных дам, в том числе и герцогиню де Терранова, пожелав простить бывшей камеристке огорчения, которые та причинила ей, французской принцессе, только что приехавшей в Испанию.
— Ты не думала, герцогиня, что увидишь меня на смертном ложе такой молодой. Если я и смеялась в мои лучшие дни, то теперь искупаю грех веселости.
Герцогиня поцеловала королеве руку; Мария Луиза позволила ей сделать это и даже подарила маленький ковчежец, попросив молиться за нее Богу.
Попрощавшись со всеми, королева распорядилась, чтобы в спальню не пускали больше никого, кроме тех, кто был необходим для ухода за ней; она хотела умереть в покое. Король заявил, что не покинет Марию Луизу и будет ночевать в ее комнате. Горе вернуло ему разум, его трудно было узнать. До последней минуты королева была нежна и ласкова с ним, подзывала его к себе без конца и все время повторяла, стараясь улыбнуться:
— Я умираю очень легко, без мучений, ухожу незаметно для себя.
Как и предсказывал Юсуф, это состояние продлилось неделю. Графиня фон Перниц, две камеристки и бедняга Нада умерли раньше. Королева не упоминала о них. Но однажды утром она сказала королю:
— Я не спрашиваю вас о моих фрейлинах, потому что вы не скажете правду, я вам не поверю, и мне будет горько. Я скоро встречусь с ними.
На седьмой день королева, проспав всю ночь, никак не могла проснуться, и врачи объявили, что, возможно, она уже не очнется совсем. Король, подавленный горем, лег рядом с ней на кровать, сжимал ее в объятьях, но она этого не чувствовала. С тех пор как случилось несчастье, Мария Луиза ничего не ела; она так побледнела и похудела, что на нее было больно смотреть; ее можно было принять за восковую статую. Сердце королевы билось еле-еле, она совсем не шевелилась.
Карл II звал ее, говорил ей самые ласковые слова по-французски и по-испански, надеясь вернуть к жизни, но она хранила молчание.
— О! — восклицал несчастный монарх. — Умоляю вас, верните мне ее и потом требуйте половину того, что дал мне Господь, возьмите все мои прекрасные короны, они ваши.
— Увы, государь! Только Бог может вершить чудеса!
— Пусть церкви остаются открытыми днем и ночью, пусть мои подданные возносят молитвы Богу, а священники служат в храмах и выносят раки с мощами. Я обещаю им все, что им будет угодно, и сдержу слово. О Боже, Боже мой! Возьми мою жизнь в обмен на жизнь королевы!
Юсуф, растроганный мольбами отчаявшегося государя, прибег к последнему средству, хотя и не ручался, что оно подействует, но это лекарство могло на несколько минут вернуть больной сознание и ясность мысли — ничего другого нельзя было ожидать от его искусства, врач и так превзошел себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165