— Не думаю, — ответил мне Дюкло, — вы слишком умны, чтобы не восполнить своим умом потерю хорошенького личика.
— А так ли вы скучали, когда поверяли бумаге историю молодости, о которой тоскуете в настоящее время? — продолжил г-н де Вольтер.
— О нет, по правде говоря, не скучала, я казалась себе еще молодой, мне нравилось рассказывать о той эпохе.
— Так последуйте моему совету и продолжайте.
— Вы так думаете?
— Конечно, я так думаю и настаиваю на этом. Вы знаете столько того, что неизвестно миру! Зачем скрывать это, ведь такое можно считать преступлением. Отчего же не осветить факелом потемки, в которых впоследствии может заблудиться история. Ну же, сударыня, попытайтесь; познакомьте нас с интригами испанского двора при Карле Втором, используйте письма, рассказы вашего друга принца Дармштадтского, откровения королевы Сицилии, беседы с Виктором Амедеем и то, о чем проболтались министры. Ваши бумаги и память хранят множество фактов; раскройте их, мы готовы слушать. И вы больше не будете скучать, ручаюсь вам.
Так они убеждали меня во время ужина и еще долго после него; я уступила и вот уже сижу за работой.
У меня, действительно, целые ящики набиты бумагами, и разобрать их мне было бы очень трудно, если бы г-н Дюкло не предложил мне свою помощь: целую неделю он сортирует, подбирает и раскладывает мой архив.
— Это сокровища! — говорит он.
Дюкло отыскал для меня все письма герцогини Савойской, позднее ставшей королевой Сицилии, а затем — Сардинии; я же помню все, что она мне рассказывала, и собираюсь написать об этом.
Дочери Месье, в особенности мадемуазель Орлеанская, которая была на семь лет старше мадемуазель де Валуа, были одержимы одной идеей: они хотели выйти замуж за дофина. Мадемуазель де Валуа пережила лишь детское увлечение, поскольку монсеньер женился намного раньше, чем она выросла.
С мадемуазель Орлеанской все было совсем по-другому, и, если бы король в то время имел те же намерения, что появились у него впоследствии, или, скорее, если бы он не испытывал подспудного желания направлять своего сына даже в мелочах, брак между двоюродными братом и сестрой вполне мог бы совершиться.
Мадемуазель Орлеанская была красива, обаятельна и необыкновенно умна; грацию и неподражаемую манеру танцевать она унаследовала от своей матери, покойной г-жи Генриетты. Кроме того, она отличалась изысканным вкусом в том, что касалось нарядов, и ни у кого не было причесок лучше, чем у нее.
Что касается дофина, то всем известно, насколько красиво было его лицо, а его фигура, несколько тяжеловатая, не лишена была определенного величия. Его улыбка и взгляд напоминали скорее о глазах и губах его матери-испанки, королевы Марии Терезы, нежели об облике Юпитера Олимпийца, присущем Людовику XIV.
Его робкий, но приятный нрав не соответствовал тому высокому предназначению, которое было уготовано принцу. Дофин стал бы жалким государем, что не мешало ему быть милым человеком. Он славился своей добротой, очень хотел нравиться окружающим и обладал покладистостью — весьма ценным качеством прежде всего для тех, кто ему служил.
Король не хотел, чтобы он что-то собой представлял, и, хотя учителями дофина были г-н Боссюэ и г-н де Монтозье, образованный человек из него не получился. Всякий раз, когда он проявлял инициативу или желание как-то отличиться, его по приказу короля останавливали. Даже повзрослев, наследник престола не мог ничего совершить при таком отце.
Выбор супруги, будущей королевы Франции, был делом слишком серьезным, чтобы король мог положиться в этом на своего сына и не навязать ему свою волю. Молодой принц и в мыслях не допускал, что может ослушаться отца, и, если бы не вмешался амур, самый хитрый из богов, никогда бы не осмелился открыто взбунтоваться.
Монсеньер был старше своей кузины месяцев на восемь, не больше. С детства он виделся с нею почти ежедневно и ничем не отличал ее от остальных: когда привыкаешь к лицам, в них не замечаешь ничего особенного. Но принцесса смотрела на него иначе, и смотрела так пристально, что в конце концов он обратил на это внимание и в свою очередь стал присматриваться к ней.
Мадам, вторая жена Месье, предпочитала как можно больше времени проводить в Сен-Клу, где она чувствовала себя свободнее и делала все, что ей хотелось. Как-то раз она решила провести там чудесные майские дни, когда все вокруг наполнено благоуханием сирени и нарциссов. Король не любил, когда его покидали надолго, но, тем не менее, на этот раз он позволил Мадам провести несколько дней в имении и взять с собой юных принцесс, всегда с радостью сопровождавших ее.
Вот уже примерно с неделю дофину все чаще хотелось заговорить с мадемуазель Орлеанской; встречаясь в одной из рощ Версаля, они краснели, опускали глаза и стояли в растерянности; теперь им хотелось сказать друг другу так много, когда они не виделись, но у них не находилось слов, когда они оказывались рядом.
Настоящая любовь, если она приходит, всегда бессловесна и простодушна.
Поездка Мадам в Сен-Клу должна была положить коней этим улыбкам и взглядам, всем тем волшебным мгновениям, которые не возвращаются, если их упустишь.
Мадемуазель Орлеанская попыталась остаться в Версале под весьма благовидным предлогом; она решила сыграть на своей привязанности к г-же де Монтеспан, которая только что родила графа Тулузского и вновь пользовалась расположением короля. Когда зашла речь об отъезде, принцесса стала умолять г-жу де Монтеспан добиться разрешения, чтобы ее оставили в Версале: она уверяла, что не может даже на день расстаться с нею и с королем, и плакала от отчаяния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165