— Пусть так, но, в отличие от них, у меня нет белой кобылицы, из чьих ноздрей пышет огонь, наводя страх, и золотого копья, что сметает все преграды. Поэтому, сколь бы я ни была спокойной или казалась такой другим, при вас, Уильям, я перестану притворяться и сброшу маску надежды, чтобы вы могли видеть всю мою тревогу. Сосчитайте, если можете, сколько тысяч солдат в армии, что нас окружила, посмотрите, какими грозными приготовлениями она занята, а после этого взгляните на нас: пересчитайте наших защитников и взвесьте наши возможности обороны! Уильям, было бы неосторожно рассчитывать лишь на собственные силы.
— С Божьей помощью, однако, необходимо, чтобы их оказалось достаточно, графиня, — горделиво ответил Уильям, — и я полагаю, что два-три таких приступа, как сегодняшний, отобьют у наших врагов, сколь бы много их ни было, не только надежду захватить нашу крепость, но и желание сделать это. Послушайте, вы только что предложили мне пересчитать живых, а я предлагаю вам попробовать сосчитать мертвых.
И действительно, в эту секунду со стен замка была пущена горящая стрела; она воткнулась в середину усеянного трупами поля битвы, что простиралось от крепостного вала до передней линии лагеря шотландцев. Алике проводила глазами этот смертоносный метеор: упав на землю, он продолжал гореть, освещая довольно большой круг. На ближайшем от лагеря краю круга благодаря свету стрелы можно было разглядеть человека, переходившего от трупа к трупу, будто пытаясь опознать кого-то; наконец он опустился на колени перед одним из мертвецов и приподнял его голову. В ту же секунду в воздухе послышался свист и раздался крик; человек вскочил, как будто хотел убежать, но тут же рухнул рядом с тем, кого, вероятно, искал. Вслед за этим горящая стрела погасла, все погрузилось во тьму; из темноты донеслись стоны, потом они стихли, как угас свет, и вокруг воцарилась тишина.
В этот миг Уильям почувствовал, как на его руку оперлась слабеющая графиня, и он повернулся к ней, весь дрожа: ведь даже сквозь кольчугу рука графини обжигала его; ноги Алике подкосились, и казалось, что она сейчас потеряет сознание, но Уильям поддержал ее.
— Бог мой! — вздохнула Алике, проведя ладонью по лбу. — Как это ужасно — поле битвы! Днем не так страшно. Вы знаете, как храбро и мужественно я держалась. Так вот! Все эти люди, которые, как я видела, падали посреди шума и кровавой бойни, все эти предсмертные крики, что я слышала, волновали меня менее мучительно, нежели падение этого несчастного, разыскивавшего тело отца, сына или друга, чтобы отдать ему священный долг погребения, и стон, что он испустил, умирая. О, прислушайтесь, прошу вас! Разве вам еще не слышатся стенания?
— Да, вы правы, графиня, — ответил Уильям. — Много воинов, которых вы видите на окровавленном ложе битвы, еще не отдали Богу душу и кончаются в муках. Но они солдаты и должны умирать именно так.
— О! Для воина легко пасть посреди грохота битвы, на глазах братьев по оружию и командиров, под звон труб, возвещающих победу. Но медленно, в муках умирать вдали от тех, кого любишь и кто любит тебя, в ночи, такой темной, что даже око Господне, похоже, ничего не разглядит в кромешной тьме, умирать, вгрызаясь зубами и разрывая руками чужую землю, политую собственной кровью… О Боже, так умирают отцеубийцы, еретики или проклятые Господом! Но когда подумаешь, что в мире существует нечто гораздо более страшное, чем подобная смерть… О, Уильям, тогда позволено потерять мужество, дрожать и трепетать от ужаса!
— Что вы хотите сказать? — со страхом спросил Уильям.
— Разве вам не рассказывали о неслыханных жестокостях, учиненных в Дареме? Разве вы не слышали, что в городе все беспощадно погубили эти волки-шотландцы: они выбрались из своих лесов и спустились со своих гор, растерзали всех — мужчин, стариков, детей, даже женщин, а тем немногим из женщин, кого они пощадили, теперь остается проклинать Бога за то, что он избавил их от смерти?
— Помилуйте, я надеюсь, вы не боитесь, что вас постигнет подобная участь?! Верьте мне, мы все, до последнего человека, защищая замок, готовы погибнуть; добраться до вас шотландцы смогут только через мой труп.
— Да, я знаю об этом, Уильям, — спокойно ответила Алике. — Но что же будет потом? Замок ведь все равно будет захвачен; в последний миг мне может не хватить мужества, чтобы себя убить, ибо я женщина, а значит, мое сердце и моя рука слабы, чтобы предать себя смерти!
— Тогда я сам!.. — воскликнул Уильям. ~ О, ужас! О, жалкий, о чем я подумал? Что собрался сказать?
— Благодарю, Уильям, — сказала Алике, протянув руку молодому человеку, — вы угадали мою мысль, и это прекрасно. Мой муж поручил вам охранять меня, уверяю вас, гораздо больше опасаясь за мою честь, чем за мою жизнь: если вы не сможете вернуть меня ему живой и непорочной, как приняли от него, то вы хотя бы вернете меня мертвой, но чистой, и он скажет вам, что вы не только преданно, но и мужественно исполнили свой долг, и, живому или мертвому, граф будет за это признателен вам или вашей памяти; однако, это последняя крайность, Уильям, и, может быть, есть еще возможность…
— Какая? — не дав ей закончить фразу, воскликнул молодой человек.
— Говорят, что король в Берике, где собирает армию, а отсюда до Берика всего день езды.
— Неужели, графиня, вы будете просить помощи у Эдуарда? — побледнев, спросил Уильям.
— И я уверена, что он мне не откажет, — ответила Алике.
— Да, черт возьми, я в этом не сомневаюсь! — вскричал Уильям. — И вы примете короля в этом замке?
— Разве он не мой сюзерен и мой повелитель? Разве не этому монарху присягал на верность мой муж?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97