Проходя по двору, саду или комнатам своего дома, он без конца встречал ее на своем пути.
Казалось, она множилась, чтобы оказываться всюду, где находится Эусеб.
Иногда он видел, как она бродит среди кустов жасмина и рододендрона в цветнике, свесив голову на грудь, с покрасневшими от слез глазами.
Иногда он из-за занавески замечал, что она сидит на камне под палящими лучами солнца напротив его окон: она смотрела, не видя, слушала, не слыша, и казалась перенесенной душой и телом в совершенный мир грез.
Случалось, он входил в какую-нибудь комнату, чтобы проделать подсчеты, занимавшие его день и ночь, и, думая, что он один, вдруг позади себя слышал нежную монотонную песню на незнакомом языке; обернувшись, в одном из углов он обнаруживал эту фигуру будто из черного камня, в красивых белых шерстяных одеждах: девушка убаюкивала младенца колыбельной своего народа.
В другой раз, проходя по коридору, он слышал крадущиеся шаги, едва касавшиеся пола, – это была Кора; когда он проходил мимо, она вжималась в стену.
Если ему нужна была какая-то вещь или требовалась какая-либо услуга, негритянка всегда оказывалась рядом, чтобы выполнить его желание.
Однажды вечером Эусеб работал: сидя за маленьким столиком в спальне жены, он подсчитывал прибыль, как делал каждый день, словно следить за увеличением своего богатства был для него самым сладким отдыхом, какой он мог найти после дня утомительных трудов.
Эстер укачивала на коленях ребенка, стараясь добиться от него первой улыбки; рядом с ней на циновке сидела Кора.
Позади них в различных позах располагались служанки Эстер.
Внезапно, подняв глаза на жену, Эусеб увидел, что в ее руках что-то блеснуло огненным лучом, словно золото.
Это был камень с металлическими отблесками; негритянка дала его хозяйке, и та сверканием его развлекала ребенка.
Эусеб вырвал камень из рук Эстер так резко, что испугал ее, и, ни слова ей не сказав, принялся с любопытством его изучать.
– Где ты взяла этот камень? – спросил он наконец дрожащим от волнения голосом.
– Кора дала мне его, – ответила молодая женщина. – Но что в этом осколке кремня так сильно заинтересовало тебя, друг мой?
Эусеб знаком велел служанкам Эстер удалиться, а кормилице остаться.
– Кора, – спросил он, – желала ли ты когда-нибудь свободы?
– Да, – отвечала она. – Пока жив был ребенок, которого заменил мне ваш, я мечтала о ней как о самом прекрасном наследстве, какое мать может завещать сыну; теперь я больше не хочу ее.
– Бедная Кора! – произнесла Эстер, видя в словах негритянки объяснение привязанности, которой она ответила на ласковое отношение к ней хозяйки.
– Кора, – продолжал Эусеб, – я предлагаю тебе вовсе не бедную и полную лишений свободу, если только осуществятся надежды, родившиеся во мне при виде этого камня, – я предлагаю богатство, то есть обладание всем, что может пожелать на земле твое сердце, всем, что составит в этом мире твое счастье.
– Нет, – сказала Кора, покачав головой. – Бедной Коре не на что надеяться в этой жизни. Сам Бог не дал бы ей того, чем хотелось бы обладать ее сердцу.
– Разве ты не видишь, что бедная девушка постоянно оплакивает своего ребенка? – наклонившись к мужу, прошептала Эстер. – Не пробуждай же в ней эти мучительные воспоминания.
– Хорошо, – согласился Эусеб, но не смог не покраснеть. – Но ведь Кора еще молода, и горе, сдавившее ей сердце, может изгладиться.
Хотя Эусеб говорил вполголоса, Кора услышала его.
– Нет, – возразила она. – Кора умрет раньше, чем ее горе.
– Но, может быть, у тебя есть еще какие-нибудь привязанности в этом мире? – спросил Эусеб.
– Да, да! – с глубоким чувством ответила Кора.
– Не будет ли тебе приятно, например, способствовать счастью хозяев, которые обращались с тобой скорее как с дочерью, чем как с рабыней?
– Чем я могу услужить им? Скажите! Хотите ли, чтобы я отдала свою кровь?
– Добрая Кора! – сказала Эстер.
– Нужно гораздо меньше, – ответил Эусеб. – Только попытайся вспомнить. Где ты нашла этот камень? Знаешь ли ты это?
– Я помню об этом, словно только вчера он попал мне в руки, хотя это случилось очень давно.
– Рассказывай, Кора, мы слушаем тебя.
– Моим первым хозяином был белый человек, купивший мою мать, когда я была не старше, чем белое дитя, которому я даю свое молоко. Мы жили в Преанджере, у подножия горы Галунгунг. Однажды ночью – я видела к тому времени десять жарких сезонов и десять сезонов дождей, сменивших их, – нас разбудили крики всех обитателей домов и долгий глухой рев. Моя мать вскочила, подняла меня на руки и выбежала из хижины; земля тряслась у нас под ногами; за нашей спиной обрушились стены жилища; за ними нас ожидало страшное зрелище. Густой дым окутывал гору, и время от времени его прорезали высокие столбы пламени, поднимавшиеся до облаков; воздух был пропитан горячим паром с примесью грязи – его невозможно было вдыхать; потоки кипящей воды с грохотом обрушивались стеной со скалы на скалу; в зловещем свете пламени, вырывавшегося из горы, мы видели, как исчезают дома, деревья, холмы, сожженные или унесенные этим потоком. Вихри пара, которые он оставлял позади себя, отмечали его путь. Оставалось не больше льё до того места, где мы находились.
Все убегали, женщины, как и моя мать, несли на руках самых слабых детей; мужчины были нагружены наиболее ценными вещами и гнали перед собой скот. Чудовищный шум преследовавшей нас воды все приближался; каждый старался ускорить бег; однако ноша, которую взвалила на себя моя мать, отягощала ее и замедляла ее шаги; вскоре те, с кем мы вместе покинули жилище, опередили нас; походка же моей матери становилась тяжелой, ноги у нее подкашивались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117