II
Два брата
В тревоге красавицы Розы было верное предчувствие: в то время как Ян
де Витт поднимался по каменной лестнице, ведущей в тюрьму к брату, воо-
руженные буржуа прилагали все усилия, чтобы удалить отряд Тилли, не да-
вавший им действовать.
При виде их стараний народ, одобрявший благие намерения своей мили-
ции, кричал во всю глотку:
- Да здравствует гражданская милиция!
Что касается Тилли, то он, столь же осторожный, сколь и решительный,
вел под охраной пистолетов своего эскадрона переговоры с гражданской ми-
лицией, стараясь втолковать ей, что правительством дан ему приказ охра-
нять тремя кавалерийскими взводами тюрьму и прилегающие улицы.
- Зачем этот приказ? Зачем охранять тюрьму? - кричали оранжисты.
- Ну вот, - ответил Тилли, - теперь вы мне задаете вопросы, на кото-
рые я вам не могу ответить. Мне приказали: "Охраняйте", - я охраняю. Вы,
господа, сами почти военные, и вы должны знать, что военный приказ не
оспаривается.
- Но этот приказ вам дали для того, чтобы предоставить возможность
предателям выйти за пределы города.
- Вполне возможно, раз предатели осуждены на изгнание, - ответил Тил-
ли.
- Но от кого исходит приказ?
- От правительства, конечно.
- Они предают нас!
- Этого я не знаю.
- И вы также изменник!
- Я?
- Да, вы.
- Ах, вот как! Но подумайте, господа горожане, кому мог бы я изме-
нить? Правительству? Но где же здесь измена? Ведь я нахожусь у него на
службе и в точности выполняю его приказ.
Ввиду того, что граф был совершенно прав и на его ответ нечего было
возразить, крики и угрозы стали еще громче. Эти крики и угрозы были
ужасны, а граф отвечал на них с самой изысканной вежливостью:
- Господа горожане, убедительно прошу вас, разрядите свои мушкеты;
может произойти случайный выстрел, и, если он ранит хоть одного из моих
кавалеристов, мы уложим у вас человек двести. Нам это будет очень непри-
ятно, а вам еще неприятнее; тем более, что ни у меня" ни у вас подобных
намерений нет.
- Если бы вы это сделали, - кричали буржуа, - мы бы тоже открыли по
вас огонь.
- Так, так, но если бы вы, стреляя в нас, перебили бы нас всех от
первого до последнего, все же от этого не воскресли бы и ваши люди, уби-
тые нами.
- Уступите нам площадь, и вы поступите, как честный гражданин.
- Во-первых, я не гражданин, - ответил Тилли, - я офицер, что далеко
не одно и то же; а затем я не голландец, а француз, что еще более усу-
губляет разницу. Я признаю только правительство, которое платит мне жа-
лованье. Принесите мне от него приказ очистить площадь, и я в ту же ми-
нуту сделаю полуоборот, тем более, что мне самому ужасно надоело здесь
торчать.
- Да! Да! - закричала сотня голосов, которую сейчас же поддержали еще
пятьсот других. - К ратуше! К депутатам! Скорей! Скорей!
- Так, так, - бормотал Тилли, глядя, как удаляются самые неистовые из
горожан, - идите к ратуше, идите требовать, чтобы депутаты совершили
подлость, и вы увидите, удовлетворят ли ваше требование. Идите, мои
друзья, идите!
Достойный офицер полагался на честь должностных лиц так же, как и они
полагались на его честь солдата.
- Знаете, капитан, - шепнул графу на ухо его старший лейтенант, -
пусть депутаты откажут этим бесноватым в их просьбе, но все же пусть они
нам пришлют подкрепление; я полагаю, оно нам не повредит.
В это время Ян де Витт, оставленный нами, когда он поднимался по ка-
менной лестнице после разговора с тюремщиком Грифусом и его дочерью Ро-
зой, подошел к двери камеры, где на матраце лежал его брат Корнель, ко-
торого, как мы уже говорили, прокурор велел подвергнуть предварительной
пытке.
Приговор об его изгнании был получен, и тем самым отпала надобность в
дальнейшем дознании и новых пытках.
Корнель, вытянувшись на своем ложе, лежал с раздробленными кистями, с
переломанными пальцами. Он не сознался в несовершенном им преступлении и
после трехдневных страданий вздохнул, наконец, с облегчением, узнав, что
судьи, от которых он ожидал смерти, соблаговолили приговорить его только
к изгнанию.
Сильный телом и непреклонный духом, он бы очень разочаровал своих
врагов, если бы они могли в глубоком мраке Бюйтенгофской камеры разгля-
деть игравшую на его бледном лице улыбку мученика, который забывает о
всей мерзости земной, когда перед ним раскрывается сияние неба.
Напряжением скорее своей воли, чем благодаря какойлибо реальной помо-
щи, Корнель собрал все свои силы, и теперь он подсчитывал, сколько вре-
мени еще могут юридические формальности задержать его в заключении.
Это было как раз в то время, когда гражданская милиция, которой вто-
рила толпа, яростно поносила братьев де Витт и угрожала защищавшему их
капитану Тилли. Шум, подобно поднимающемуся морскому приливу, докатился
до стен тюрьмы и дошел до слуха узника.
Но, несмотря на угрожающий характер, этот шум не встревожил Корнеля,
он даже не поднялся к узкому решетчатому окну, через которое проникал
уличный гул и дневной свет.
Узник был в таком оцепенении от непрерывных физических страданий, что
они стали для него почти привычными. Наконец он с наслаждением чувство-
вал, что его дух и его разум готовы отделиться от тела; ему даже каза-
лось, будто они уже распрощались с телом и витают над ним подобно пламе-
ни, которое взлетает к небу над почти потухшим очагом.
Он думал также о своем брате. И, может быть, эта мысль появилась по-
тому, что он каким-то неведомым образом издали почувствовал приближение
брата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12