– Сын мой, обнимите меня, – сказал Урбан Пятый, растроганный до глубины души и восхищенный неустрашимостью коннетабля, который отдавал свой меч на службу церкви.
Бертран посчитал себя недостойным столь великой чести и удовольствовался тем, что поцеловал его святейшеству руку.
– Но, – продолжал коннетабль после короткой паузы, – вам известно, святейший отец, что солдаты, которых я веду в столь героическое паломничество, – те же самые, коих его святейшество посчитало долгом недавно отлучить от церкви.
– В то время я был прав, сын мой, и даже думаю, что тогда и вы были со мной согласны.
– Ваше святейшество всегда правы, – ответил Бертран, пропустив это замечание мимо ушей, – но все-таки они отлучены, и я не скрою от вас, святейший отец, что это угнетающе действует на людей, которые идут сражаться за христианскую веру.
– Сын мой, – сказал Урбан, медленно осушая бокал, наполненный золотистым монтепульчиано, Монтепульчиано – общее название группы сортов вин, произаоди-мых в Центральной и Южной Италии; название получили от города Монтепульчиано в Тоскане.

которое он любил больше всех остальных вин, даже тех, что рождались на холмах по берегам прекрасной реки, омывающей стены папской столицы, То есть Роны.

– сын мой, церковь, как я ее понимаю – это вам хорошо известно, – терпима и милосердна; будь милосерден ко всякому греху, особливо когда грешник искренне раскаивается и если вы, один из столпов веры, поручитесь, что они вернутся к благоверию…
– О да, конечно, святейший отец!
– Тогда, – продолжал Урбан, – я сниму анафему и соглашусь, чтобы они испытывали лишь малую толику тяжести гнева моего, который, как вы сами видите, сын мой, исполнен снисхождения, – с улыбкой закончил папа.
Бертран сдержал себя, полагая, что его святейшество заблуждается все глубже.
Урбан по-прежнему говорил преисполненным кротостью голосом, хотя в нем все-таки звучала та твердость, что надлежит являть человеку, дарующему прощение, который, прощая, не забывает о серьезности оскорбления.
– Вы понимаете, дражайший сын мой, что люди эти скопили богатства неправедные, а как глаголет «Екклесиаст»: Имеется в виду библейская Книга Екклесиаста, или Проповедника, приписываемая царю израильскому Соломону. По-видимому, Дюма приводит выдержку не совсем точно. В русском переводе нитруемый стих гласит: «И кто любит богатство, тому нет пользы от того».

«Onte malum in pravo fenore».
– Я не знаю древнееврейского языка, святейший отец, – смиренно признался Бертран.
– Посему я и говорил с вами на простой латыни, сын мой, – с улыбкой сказал Урбан Пятый. – Но я запамятовал, что воины не бенедиктинские монахи. Поэтому вот перевод слов, мною сказанных, которые, как вы убедитесь, чудесно подходят к создавшемуся положению: «Все зло в богатстве, неправедно нажитом».
– Золотые слова! – воскликнул Дюгеклен, улыбаясь в пышную бороду той шутке, которую, быть может, сыграет с его святейшеством это изречение.
– Поэтому, – продолжал Урбан, – я твердо решил, и это из уважения к вам, сын мой, клянусь, только ради вас, что сии нечестивцы – а они, верьте мне, нечестивцы, хотя и раскаиваются, – что на их имущество, говорю я, будет наложена десятина и благодаря этой мзде с них будет снята анафема. Теперь, вы сами видите это, когда я действую по своей доброй воле, даже не подвергаясь вашему нажиму, вам надлежит восхвалить перед ними, дражайший сын, ту милость, которую я им оказываю, ибо она велика.
– Она поистине велика, – согласился коленопреклоненный Бертран, – но я сомневаюсь, что они оценят ее по достоинству.
– Неужто так? – спросил Урбан. – Ну хорошо, сын мой, давайте решим, в каком размере установим мы искупительную десятину?
И, словно в поисках ответа на этот щекотливый и важный вопрос, Урбан повернулся к брату, который, томно расслабившись, уже представлял себя будущим папой.
– Пресвятейший отец, – ответил Анджело, откинувшись на спинку кресла и покачивая головой, – потребуется много мирского злата, чтобы утешить боль от ваших кар небесных.
– Несомненно, несомненно, – подтвердил Урбан, – но мы милостивы, и, надо признаться, все склоняет нас к милосердию. В этом авиньонском краю небо так лазурно, воздух так чист, когда мистраль Мистраль – сильный и холодный северо-западный ветер, дующий в Южной Франции.

позволяет нам забыть, что он прячется в пещерах на горе Ветров, и все эти дары Господни возвещают людям о сострадании и братстве. Да, – прибавил папа, протягивая золотой кубок юному облаченному в белое пажу, который тут же наполнил его вином, – воистину все люди – братья.
– Позвольте, святейший отец, – заметил Бертран. – Я забыл сказать вашему святейшеству, в качестве кого я сюда прибыл. Я приехал с миссией посланца тех храбрых людей, о которых шла речь.
– И, будучи таковым посланцем, вы испрашиваете у нас отпущение грехов, не так ли?
– Прежде всего, святейший отец, разумеется, ваше прощение, которое всегда драгоценно для нас, несчастных солдат, что в любое мгновение могут погибнуть.
– О сын мой, считайте, что наше прощение даровано вам. Мы хотели сказать, что явлена наша милость или наше прощение, если вам это больше нравится.
– Мы рассчитываем получить его, святейший отец.
– Конечно, но вы знаете, на каких условиях мы можем даровать его.
– Увы, – возразил Дюгеклен, – условия эти неприемлемы, ибо ваше святейшество забывает о том, что армия намерена делать в Испании.
– И что же она будет там делать?
– Мне кажется, святейший отец, я уже говорил вам, что она будет сражаться за церковь Христову.
– Ну и что же?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202