Моя мать дала мне его и велела беречь и надевать, когда холодно.
— Это случилось… перед тем, как вы взошли на борт?
— Да, мама просила меня держать его при себе, чтобы надеть его, как только потребуется.
— И ты не расстаешься с ним до сих пор.
— Ее вещи — сундук с одеждой, кольца, украшения — все перешло монахиням, что похоронили ее в Каене. Мне позволили оставить его себе, потому что плащ был детский.
— Тогда привяжи его к седлу на удачу.
Она взяла сумку под мышку, и, взявшись за руки, они пошли к двери.
— Что ты сказал солдатам гарнизона?
— Все как есть. Они знают, что я могу не вернуться и что командование на себя возьмет Люк, пока Маршалл не пришлет другого начальника крепости.
— Люк?
Симон улыбнулся:
— Он излечился от привязанности к Лонгчемпу и достаточно умен, чтобы справиться с любой бедой, что может прийти в долину через ущелье. Я сказал им, — немного поколебавшись, добавил Симон, — что если твой отец не вернется, они должны позаботиться об овцах и коровах. Половина солдат сейчас заняты тем, что собирают в стадо разбредшихся животных.
— Правильно. Ни коровы, ни овцы не переживут зиму, если о них не позаботиться.
— И еще я сказал им, что, если им дорога жизнь, они должны вернуть животных твоему отцу, когда он вернется.
— Они согласились?
— Все до одного. В твоем отце все еще присутствует нечто от другого мира, по крайней мере в гарнизоне так думают. Я сказал им о проходе сквозь скалы, но они все равно считают его чародеем. Теперь они говорят, будто он пробил скалу насквозь, используя магию. — Симон вздохнул. — Должно быть, здешний воздух пропитан чем-то таким, что делает моих солдат суевернее твоих соотечественников.
— А ты, Симон, ты продолжаешь оставаться Фомой неверующим? Непробиваемым нормандцем?
— По статусу положено. Если бы я слушал эти сказки, я бы побоялся ложиться в постель с дочерью чародея из страха не угодить ей и оказаться превращенным в мула.
Аделина улыбнулась:
— Не в мула, дорогой муженек, а в жеребца — самое меньшее. Но если ты будешь продолжать в том же духе, я с радостью оставлю тебя в твоем человеческом облике. — Аделина обернулась и бросила тоскующий взгляд на кровать. — Может, чуть задержимся?
Симон опустил сумки и порывисто обнял ее, целуя в губы.
— Нам надо торопиться. Но как только мы окажемся достаточно далеко от долины — настолько, чтобы считать себя в безопасности, — мы отыщем теплую комнату и кровать и закроемся там от мира до самой весны. — Симон еще раз поцеловал ее и отстранил от себя. — Вот это я обещаю выполнить самое позднее к исходу третьего дня.
Гарольд помог им запереть дверь на засов.
— Вороны улетели, — сказал он. Аделина нахмурилась.
— Они сидели на деревьях вдоль дороги. Я видела ихутром.
Гарольд покачал головой:
— Мне сказали, они полетели на юг после вашего ухода и больше не возвращались.
Симон засмеялся:
— Мои солдаты боятся не угодить воронам не меньше, чем твои соотечественники. Если эти проклятые птицы вернутся, солдаты будут бросать им лучшие куски мяса и умолять их остаться.
Они попрощались с солдатами и вместе с Гарольдом выехали за ворота, каждый вез всего по две переметных сумки, но среди немногих увозимых пожитков Тэлброк прихватил с собой золото и драгоценности.
— Мои сокровища, — сказал Симон, — все уместились в одну сумку, их легко защитить.
— Если что-то случится… — начала было Аделина с озабоченным видом.
— Если что-то случится, предоставь решать проблемы мне. А ты останешься с Гарольдом.
Он видел, что она пыталась скрыть страх, пробравший ее до костей.
— Ты будешь осторожен? — спросила она.
— Жизнь стала мне весьма дорога. Я буду осторожен. И пока все здесь спокойно.
Симон ошибался.
Похолодало, и ветер усилился. Темные тучи превратили ясный день в вечер. Аделина накрыла голову капюшоном, придерживая плащ под подбородком. Проезжая мимо огороженного частоколом поместья, Аделина не оглянулась на брошенные впопыхах строения, те, что она привыкла считать родным домом. Снег, о котором она так страстно молилась, наконец повалил с темного неба. По склонам холма мела поземка, холмы курились вснежном тумане.
Гарольд крикнул что-то навстречу ветру, и Симон развернул коня. Откинув капюшон, он схватился за рукоять меча.
Аделина оглянулась и увидела сквозь тонкую пелену то, чего она так боялась. По дороге двигались вооруженные люди в темной одежде. Целая армия.
Гарольд схватил поводья ее лошади, Симон развернулся к ней на пару секунд, не более.
— Помни, — сказал он, — ты исчезнешь из долины — ради нас обоих.
Она попыталась вырвать поводья из рук старого оружейника. Когда ей это не удалось, она выдернула ногу из стремени. Рука Гарольда тяжело легла ей на плечо.
— Если ты не одумаешься, Симон может погибнуть с сознанием, что Лонгчемп схватит тебя. Если вы любите его, миледи, дайте ему умереть, сознавая, что вам ничто не грозит.
Аделина ударила старика по лицу и вцепилась в поводья.
— Он должен ехать с нами. Люди Лонгчемпа пока нас не видели. Останови его. Останови его!
Гарольд не отпускал ее плечо.
— Симон не оставит гарнизон — не бросит солдат на пытку! Люди знают о проходе. Очень скоро за нами погонятся. Поехали со мной. Иначе он погибнет ни за что.
Ветер усилился и сменил направление. Снег грозил вот-вот завалить ущелье. Симон исчез за белой пеленой. Стук копыт вскоре потонул в завывании снежной бури.
Аделина схватилась за луку седла, чтобы не упасть. Гарольд пришпорил коня, и лошадь Аделины пустилась в галоп. К тому моменту как они достигли пастушьей хижины, солнце исчезло за снежной пеленой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84