— На столе горячий мед, — сказала девушка. Симон обернулся к Гарольду, затем вновь к Аделине:
— Мы благодарим тебя.
Кардок перевел взгляд со своей дочери на Симона и обратно и обратился к своим людям на беглом валлийском. Они подвинулись, чтобы освободить место для Симона и Гарольда за длинным столом. Аделина подошла с двумя глиняными кружками дымящегося напитка, затем вернулась на прежнее место, возле посапывающей служанки.
Симон поднял кружку, глядя на Аделину:
— Ваше здоровье, миледи, пусть возвращение домой будет счастливым.
Аделина скромно улыбнулась в ответ, затем перевела взгляд на огонь и вновь приняла прежнюю безмятежную позу: глаза прикрыты, стройная, как побег розмарина, спина, аккуратно сложенные на коленях руки.
Пятеро мужчин за столом Кардока скинули плащи и вновь наполнили кружки.
— Холодная ночь, — сказал Симон на ломаном валлийском.
Его слова были встречены грубоватым смешком. Рябой парень, который успел впасть в немилость к служанке, прыснул в кружку. Откуда-то из-за спин сидящих за столом мужчин неожиданно появились двое ребятишек, которые стали бегать вокруг ямы для огня, передразнивая Симона.
Кардок что-то рявкнул, и они тотчас замолчали. Служанка подбежала к малышам и прогнала их из зала.
— Пьяный ворон говорит на валлийском лучше, чем ты, — проворчал, обращаясь к Симону, Кардок. — Мы знаем твой нормандский язык, старина Генрих Плантагенет не давал нам его забыть.
Аделина подняла голову.
— Да, дочь, не важно, что ты позабыла валлийский, живя среди нормандцев.
На глаза девушки набежала тень. Сердце Симона болезненно сжалось. Аделина вежливо поклонилась отцу, и Симон почувствовал острую обиду за нее. Как удается ей изображать довольство перед лицом такого враждебного приема. Вот уж воистину счастливое возвращение домой! Симон едва сдерживался, чтобы не высказать Кардоку прямо в лицо все, что о нем думает. С каким бы удовольствием он парой крепких тумаков поучил старого лиса науке гостеприимства.
— Я могу говорить и по-английски, — сказал Симон.
— Говори на каком хочешь. — Кардок зачерпнул своей кружкой из ведра с медом и поднес к губам. — Но все, что касается договора, лучше обсуждать со мной на нормандском. О таких вещах говорить на старом добром валлийском — только язык поганить.
Симон глотнул теплого, щедро приправленного пряностями меда.
— Тогда завтра, когда мы встретимся по поводу поставки топлива в крепость, мы будем говорить на нормандском.
— Но и на нормандском я скажу тебе, что видел большую кипу хвороста у северной стены форта. Но мы принесем еще, если тебе не хватает.
— Тот хворост нужен для маяка. — Симон заметил, что Аделина изменила позу. Она смотрела на него с нескрываемым интересом. Симон усмехнулся про себя. Девушка явно отдает большее предпочтение военным темам, нежели светским любезностям. Когда он, Симон, сделал попытку завести с ней куртуазную беседу, она его не поддержала.
— У нас нет никакого маяка, — прорычал Кардок.
— Теперь есть.
— Никто вашего сигнального костра не увидит, все жилье далеко отсюда.
— Нормандский гарнизон в горах, аккурат над долиной твоего родственника Раиса, держит хворост сухим для сигнального костра. Если случится набег, будет легко позвать на помощь.
Кардок даже не делал попытки скрыть презрительное пренебрежение к завуалированной угрозе.
— Нам ни к чему звать на помощь, чтобы прогнать разбойников из долины.
Симон в свою очередь продемонстрировал, что приятно удивлен.
— Я верю тебе, Кардок. Клянусь, никто не припомнит, чтобы когда-нибудь банда разбойников приближалась к твоим стенам. Тебе крупно везет, но, черт возьми, объяснить, отчего это тебе так везет, будет нелегко.
Симон услышал, как сидящий справа от него Гарольд выругался и со стуком опустил кружку на стол.
Кардок несколько секунд взирал на Симона, озадаченно нахмурившись. И вдруг лицо его расплылось в улыбке, правда, настороженной.
— Чертовски трудно, — согласился он, — поэтому никто до сих пор и не пытался. — Он улыбнулся еще шире. — Ваш старина Генрих довольствовался тем, что богатые нормандские бароны могли беспрепятственно проезжать через долину. Новый король Ричард должен брать со старика пример.
Аделина не отводила взгляда от лица отца. Симон посмотрел на нее, потом на Кардока.
— Мы будем хранить мир с Божьей помощью — ты и я. И, чтобы быть посему, я буду держать хворост для сигнального костра сухим и в достаточном количестве. — Симон поставил кружку на стол и обратился к Гарольду: — Спасибо за мед.
Кардок кивнул и жестом дал команду людям на другом конце стола.
— Молодой Хауэлл посветит тебе, когда пойдете через двор и за ворота.
Долговязый парень поднялся, чтобы выполнить поручение. Он взял факел из рога. Симон пожелал ставшей внезапно ко всему безразличной Аделине спокойной ночи и коротко попрощался с ее отцом. Когда он подошел к двери, те же самые мальчишки вновь показались в зале, бросились к сидящим за столом людям и стали наперебой задавать им вопросы визгливыми голосами. Кардок улыбнулся, жестом призывая ребят замолчать. Симон следом за Гарольдом вышел из зала. Кардок явно хорошо относился к шумным ребятишкам. Скорее всего это его внебрачные сыновья. Но неужели у него не найдется ни единой улыбки для законной дочери, которую он столько лет не видел?
Гарнизонные кони стояли у самых дверей во двор. А в глубине большой конюшни за деревянной перегородкой переминались лошади, которых Симон сегодня увидел впервые. Хауэлл заступил Симону путь, чтобы тот не смотрел на недавнее приобретение Кардока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84