Размышляя, где сейчас мог находиться дворецкий, она вошла в холл и остановилась, с удивлением взирая на необычайно красивого мужчину, который стоял, лениво прислонившись к стене, скрестив руки на груди и глядя на нее с нескрываемым весельем в таких же, как у нее, темно-синих глазах.
– Что, черт возьми, случилось с тобой? – медленно произнес он, улыбаясь.
– Генри! – взвизгнула Элинор и бросилась в его объятия. – Что ты делаешь здесь? О, можешь не отвечать. Я ужасно рада видеть тебя.
Она прижалась лицом к его сюртуку, радостно улыбаясь в его объятиях. Как давно они не виделись, подумала она, отступая от него наконец.
– Пожалуй, тебе следует переодеться, – сказал Генри, отряхивая лацканы своего сюртука. – Ты что, упала в реку?
– Я попала под дождь, глупый. Разве ты не заметил его? Был сильный ливень.
– Ну, по крайней мере не было грома, – насмешливо сказал он. – Иначе ты умерла бы со страху, трусиха. Боже, ты вся вымокла. Отправляйся скорее наверх. – Он взял ее под локоть и повел по широкой лестнице.
– Как долго ты пробудешь здесь? – спросила Элинор, все еще не в силах поверить, что он рядом с ней.
– Боюсь, утром я должен уехать, так что буду дома всего один вечер.
– Ты проделал такой путь ради только одного вечера? Ну нет, Генри. Ты не представляешь, как я соскучилась по тебе.
– Я приехал, Эл, потому что меня встревожило твое последнее письмо. Я переписывался также с отцом…
– И полагаю, он все рассказал тебе?
– Напротив, дорогая сестра. Он ничего толком не сообщил о тебе. Иди и поскорее прими ванну. А потом сама все расскажешь мне.
Элинор посмотрела на Генри и кивнула, пораженная, как он возмужал с тех пор, как уехал в университет. Он был худым, болезненным юношей, на голову ниже ее ростом и слегка прихрамывал. А сейчас он был свыше шести футов ростом и выглядел здоровым и мускулистым, чем безмерно радовал ее.
– Я не задержусь надолго, – сказала она и, войдя в свою комнату, поспешила вызвать Соланж.
Час спустя Элинор, согревшаяся и обсохшая, присоединилась к Генри в его комнате; ее волосы были заплетены в одну косу, переброшенную через плечо. Она села на обтянутый золотистым бархатом пуфик рядом с его письменным столом, а он расположился в кожаном кресле, на спинку которого был небрежно брошен его сюртук. Генри вытянул свои длинные ноги к камину, где приятно потрескивал огонь. Раньше они часто сидели вот так, делясь своими надеждами и мечтами. Генри говорил о своем пристрастии к живописи, а она – о своей любви к поэзии. Тогда жизнь казалась простой и ясной. Если бы Элинор знала, что эти годы пролетят так быстро, то ценила бы такие минуты гораздо больше. Но то время ушло навсегда.
Генри кашлянул, оторвав ее от размышлений.
– Ну, рассказывай, что тебя беспокоит. И пожалуйста, не надо слез, – предупредил он ее. – Ты знаешь, я ничего не могу понять, когда ты начинаешь лепетать что-то.
Элинор взглянула на него:
– Я не буду плакать.
– Хорошо, – сказал он, осматривая свои ногти. – Начни с самого начала.
Элинор сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться.
– Все началось с брачного соглашения. Понимаешь, папа нашел для меня жениха в лице Фредерика Стоунема, выбрав его из всех возможных претендентов.
– Стоунема? Сына барона Уортингтона? Кажется, ему не больше двадцати трех лет.
Элинор кивнула:
– Да, это так.
Генри пожал плечами и протянул руку к шее, чтобы развязать свой белый накрахмаленный платок.
– Полагаю, единственный сын барона не самая худшая кандидатура. Уортинггон богат и имеет связи. У него имеются также процветающие поместья в Оксфорде, Эссексе и Ирландии. – Он перечислял, загибая пальцы. – В чем же проблема? У тебя есть на примете более выгодные варианты?
– Не в этом дело, Генри. О, тебе не понять меня. – Элинор сложила руки на груди и повернулась к камину, слепо глядя на огонь. – Я не смогу объяснить тебе.
– Попытайся. Я приехал сюда из Оксфорда не для того, чтобы услышать твой отказ поделиться со мной своими проблемами.
Она резко повернулась к нему:
– Ты будешь смеяться, ты сочтешь меня глупой. Все не так просто.
– Я торжественно клянусь, что не буду смеяться, – сказал Генри, приложив руку к сердцу. – Этого достаточно для тебя?
– Ты занимался живописью? – спросила она, заметив следы краски под его аккуратно подстриженными ногтями. – Надеюсь, ты не отказался от этого ради…
– Конечно, нет. Я продолжаю писать картины, однако, пожалуйста, не отвлекайся от темы. Давай же, рассказывай дальше.
– Я… я целовалась с Фредериком Стоунемом, – выпалила она, – когда мне было шестнадцать лет. В лабиринте. И… и с тех пор вообразила, что влюбилась в него.
– Что? – воскликнул Генри, мгновенно выпрямившись в кресле и сжав подлокотники с такой силой, что суставы пальцев побелели. – Ты, конечно, говоришь это несерьезно. Ты – и влюбилась? Невероятно.
– Это, безусловно, унизительно, – сказала она, и щеки ее внезапно покраснели. – Тем не менее, это правда.
– Любовь? Разве ты не помнишь, что она сделала с нашим отцом? И ты хочешь, чтобы то же самое произошло с тобой?
– Нет, конечно. Я вовсе не хотела влюбляться. Это произошло… непроизвольно. – Да, это самое подходящее слово. Она не хотела никакой любви, но та сама нашла ее каким-то образом.
– А он… он тоже любит тебя?
– Сначала он целовался со мной только для того, чтобы выиграть пари. Не злись, Генри, – сказала она, заметив, как начала пульсировать жилка на его виске. – Я еще не все рассказала тебе.
– Значит, было продолжение? – простонал он.
Элинор кивнула, набираясь храбрости и с трудом сдерживая навернувшиеся на глаза слезы.
– Черт тебя побери, Элинор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81