Во-первых, никто всерьез не ожидает, что старая дева станет танцевать на балах, а это значило, что Пенелопе больше не придется топтаться на краю бального зала, оглядываясь по сторонам с таким видом, словно ей вовсе не хочется танцевать. Теперь она могла сидеть в сторонке с другими старыми девами и компаньонками. Конечно, ей по-прежнему хотелось танцевать – вообще-то она любила танцевать и делала это совсем неплохо, хотя никто не удосужился этого заметить, – но было намного легче изображать равнодушие, находясь вдали от танцующих пар.Во-вторых, резко сократилось время, которое приходилось тратить на скучные разговоры. Миссис Федерингтон, окончательно отказавшись от надежды выдать Пенелопу замуж, перестала подсовывать ее в качестве собеседницы каждому третьесортному холостяку. Порция никогда по-настоящему не рассчитывала, что Пенелопа способна привлечь холостяка первого или второго сорта – что, возможно, соответствовало истине, – но большинство третьесортных холостяков считались таковыми не без причины, и причина эта, увы, заключалась в их личных качествах или в отсутствии таковых. Что в сочетании с робостью Пенелопы не способствовало увлекательным беседам.И наконец, она снова могла есть то, что любила. Считалось, что девицы, занятые охотой на мужей, должны играть, роль утонченных созданий и есть мало, как птички. Учитывая качество еды, подаваемой на светских приемах, это было для Пенелопы настоящим мучением. «Вот оно, – злорадно думала она, вонзая зубы в восхитительный эклер, – главное преимущество старой девы».– Святые небеса! – простонала Пенелопа, радуясь, что она за столиком одна и ее никто не видит. Если бы грех мог принять конкретную форму, это наверняка было бы пирожное.– Вкусно?Пенелопа подавилась эклером и закашлялась.– Колин, – выдохнула она.– Пенелопа, – тепло улыбнулся он. – Приятно видеть тебя снова.– Взаимно.Колин пару раз качнулся на каблуках, глядя на нее.– Хорошо выглядишь.– Ты тоже, – отозвалась Пенелопа, пытаясь сообразить, куда бы сунуть недоеденный эклер, но не нашла подходящего места и опустила руку с эклером вниз.– Симпатичное платье, – сказал Колин, указав на ее платье из зеленого шелка.Пенелопа смущенно улыбнулась:– По крайней мере, не желтое.– Точно. – Он ухмыльнулся, и лед был сломан. Все-таки странно. Казалось бы, она должна чувствовать себя скованно в присутствии любимого мужчины, но в Колине было нечто такое, что настраивало всех на непринужденный лад.Впрочем, Пенелопе не раз приходило в голову, что она полюбила Колина еще и потому, что рядом с ним она чувствовала себя в ладу с собой.– Элоиза сказала, что ты прекрасно провел время на Кипре.Колин усмехнулся:– Я не мог устоять от соблазна посетить место рождения Афродиты.Пенелопа невольно улыбнулась, заразившись его хорошим настроением, хотя ей меньше всего хотелось говорить о богине любви.– Там действительно так солнечно, как говорят? – поинтересовалась она. – Впрочем, можешь не отвечать. Я вижу это по твоему лицу.– Похоже, я немного загорел, – кивнул он. – Матушка чуть не упала в обморок при виде меня.– Наверное, от восторга, – произнесла Пенелопа с нажимом. – Она ужасно скучала, когда ты уехал.Колин склонился ближе.– Послушай, Пенелопа, ты же не собираешься пилить меня? Мне вполне достаточно упреков мамы, Энтони, Элоизы и Дафны, чтобы безвременно скончаться под грузом вины.– А что же Бенедикт? – не удержалась Пенелопа.Он метнул в нее хитрый взгляд.– Его нет в городе.– Что ж, это объясняет его молчание.Колин скрестил руки на груди и уставился на нее сузившимися глазами.– Ты всегда была такой дерзкой?– Я это тщательно скрывала, – скромно отозвалась Пенелопа.– Теперь понятно, – сухо заметил он, – почему ты так сдружилась с моей сестрой.– Это следует понимать как комплимент?– Я бы не посмел сказать что-нибудь другое, не рискуя своим здоровьем.Пенелопа лихорадочно размышляла, пытаясь придумать остроумный ответ, когда услышала какой-то звук, похожий на шлепок. Опустив глаза, она увидела на чистейшем деревянном полу желтоватый сгусток крема, вывалившийся из ее недоеденного эклера. Вскинув взгляд, она встретилась с зелеными глазами Колина. В них плясали смешинки, хотя он пытался сохранить серьезное выражение.– Какой позор! – сказала Пенелопа, решив, что единственный способ не умереть от стыда – это признать очевидное.– Думаю, – сказал Колин, выгнув бровь с самым бесшабашным видом, – нам лучше сбежать отсюда, пока никто ничего не заметил.Пенелопа бросила растерянный взгляд на выпотрошенный эклер, который она все еще держала в руке. Колин разрешил ее сомнения, кивнув в сторону растения в горшке, стоявшего неподалеку.– О нет! – выдохнула она, округлив глаза.Колин склонился к ее уху:– Смелее.Взгляд Пенелопы метнулся от эклера к растению, прежде чем вернуться к лицу Колина.– Я не могу, – прошептала она.– Из всех шалостей это самая невинная, – заметил он.В его глазах светился вызов, и хотя Пенелопа не имела склонности к детским выходкам такого сорта, трудно было устоять перед полуулыбкой Колина.– Ладно, – сказала она, шагнув вперед, и опустила эклер в горшок с растением. Затем, воровато оглядевшись, чтобы убедиться, что никто за ней не наблюдает, повернула горшок так, чтобы листья прикрыли свидетельство ее преступления.– Не думал, что ты решишься, – усмехнулся Колин.– Ты же сам сказал, что это невинная шалость.– Да, но это любимая пальма моей матери.– Колин! – Пенелопа потянулась к горшку с явным намерением извлечь злосчастный эклер. – Как ты мог позволить мне… Хотя постой. – Она выпрямилась, прищурив глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15