И его не обрадовал тот факт, что сейчас благодаря его делу партийные деятели были вынуждены прибегать к таким отчаянным мерам.
– Если они не желают уважать нас как соперников, то по крайней мере могли бы уважать нас как женщин, – с негодованием проговорила Беатрис.
– Э-э, прошу прощения, мэм... это, конечно, ваши подруги и все такое прочее... но они выглядят иначе, чем остальные женщины, – поморщившись, заметил Диппер. – В них за милю видно этих... которые за свои права.
– Только из-за того, что они не носят зонтики с оборочками, не семенят при ходьбе и не красят ресницы?
Но Диппер был прав. Большинство суфражисток носили костюмы, очки и шляпы по типу мужских. У Беатрис появилась идея.
На следующее утро, когда женщины собрались, она представила им груду позаимствованной одежды, в основном цветастых платьев и гофрированных передников. Добровольные помощницы быстро прониклись духом розыгрыша и сделали то, о чем она их просила, – надели огромные платья и прицепили на шляпки шелковые цветы. Потом Беатрис притащила кучу подушек, собранных со всех кроватей в пансионе «Вудхалл», и принялась запихивать их под платья суфражисток. Дамы – некоторые из них были уже весьма почтенного возраста – решили, что идея нелепая, но тем не менее азартно участвовали в ее воплощении. Вскоре армия очень сильно «беременных» дам выплыла из «Вудхалла» и направилась расклеивать на улицах плакаты, раздавать листовки и значки «Барроу – в конгресс».
Беатрис присоединилась к ним, одетая в кричащее красно-белое платье и шляпку с «растущими» из нее шелковыми маками. Она вперевалку ходила по улицам, расклеивая плакаты, и несколько раз встречала группы подозрительно выглядевших мужчин, которые оглядывали ее, но, заметив торчащий живот, оставляли в покое. Предстоящее материнство все еще было священным, казалось, даже для головорезов «Таммани».
В штабе стоял непрекращающийся смех, когда вернулись остальные женщины и принялись рассказывать о том, как были ошарашены бандиты, столкнувшись с неожиданным наплывом будущих матерей.
– Это не может продолжаться долго, – с улыбкой успокаивала их Беатрис, – но если поможет нам продержаться следующую неделю, то уже хорошо.
Затем, когда они освобождались от «подручных средств», в дверях штаба появилась пара женщин... чей стиль одежды и движения не оставляли сомнений в их профессии. Вновь прибывшие вплыли в комнату в облаке французских духов, и суфражистки отшатнулись от них как от прокаженных. Беатрис услышала, что в комнате воцарилась тишина, и поспешила разузнать, в чем дело. Она увидела Мэри Кейт и Энни в ярчайших атласных платьях с огромными турнюрами и красочных шляпках... над одной из которых колыхались хвостики горностая, а над другой – пучки перьев. Беатрис заметила, что добровольные помощницы при появлении девиц отступили, и растерялась. Что им здесь надо?
– Привет, Биби! – поздоровалась Мэри Кейт. Приветствие Энни было таким же фамильярным. – Тут вчера приходил Диппер и сказал, что тебе и конгрессмену может понадобиться помощь. Вот мы и решили прийти предложить свои услуги.
– Как любезно с вашей стороны. Мы будем очень благодарны за помощь. – Не обращая внимания на ворчание своих подруг, Беатрис широко улыбнулась девицам из «Восточного дворца» и протянула им отпечатанные листы. – Я должна предупредить вас. У нас были проблемы с городскими хулиганами. Они оскорбляли наших помощниц и срывали наши плакаты.
Мэри Кейт ухмыльнулась и посмотрела на кислые лица суфражисток.
– Вам просто надо знать, как обращаться с мужчинами. Мы с ними справимся.
Пара, нагруженная предвыборными материалами, фланирующей походкой направилась к двери, и тут Энни остановилась около одной из дам, не успевшей избавиться от «признаков беременности», и похлопала ее по выдающемуся животу.
– Знаешь, есть много способов уберечься от этого.
На следующий день на улицах Четвертого округа можно было видеть две группировки, выступающие в поддержку Коннора Барроу, и более различные по составу было трудно себе представить. Проститутки и будущие мамаши, традиционно находящиеся на противоположных концах женского общества. Иногда представительницы обеих группировок сталкивались на углу какой-нибудь улицы, где был всего один фонарный столб, и тогда стоило посмотреть, как они боролись за привилегию наклеить на него плакат. В конце концов было расклеено гораздо больше плакатов и листовок, чем сорвано, и по всему городу красовались призывы «Коннора Барроу – в конгресс США».
Самому Коннору, однако, было гораздо труднее появиться где-либо. Он попытался следовать плану, составленному ранее, но банды «Таммани» знали, где он собирается выступать, и устраивали там беспорядки... освистывали Коннора, забрасывали его гнилыми овощами и даже начали поколачивать его слушателей. Дважды разразились настоящие драки, не позволившие Коннору высказаться. Во второй раз он настолько разозлился, что оставил трибуну и лично нанес несколько ударов. Он вернулся в «Вудхалл» со ссадиной на скуле, разбитой губой и в отвратительном настроении.
Беатрис усадила его в кресло и послала Присциллу за йодом и бинтами... от которых Коннор отказался.
– Это не страшно, – сказал он, ощупывая губу изнутри и снаружи.
– Это просто чудовищно! – заявила Беатрис. Ей хотелось уберечь его и защитить. До этого она испытывала такие чувства только по отношению к Присцилле и к корпорации.
– Ты забыла, – Коннор посмотрел на нее с кривой от боли улыбкой. – Я видел это все глазами «Таммани». Они, должно быть, в отчаянном положении, раз прибегают к таким методам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100