С тех пор я иду своей дорогой.
Беатрис изучающе разглядывала его.
– Вы наполовину ирландец.
– На лучшую половину, – ответил он, не скрывая своего гаэлльского происхождения. – Эта половина не боится тяжелой работы, живет свободно, смеется чаще и любит крепче. Эта половина всегда честна с другими людьми и платит уважением и преданностью тому, кто их заслужил... в особенности прекрасной, справедливой стране, приютившей многих из угнетенных и голодающих детей Ирландии.
Искренние чувства, неподдельная страстность звучали сейчас в его голосе. Соединенные Штаты спасли миллион жизней во время голода в Ирландии, и то, что эти люди нашли прибежище в Америке, никогда не сотрется из памяти ее сыновей и их потомков. После минутной паузы Коннор позволил себе расслабиться и даже посмеялся над собой.
– Я привык обсуждать эту тему. Но достаточно политики. Я часто слышал, что на голодный желудок делаются только плохие дела. И не намерен заниматься «плохими делами» сегодня.
Он отодвинул стул от стола и ждал, пока Беатрис займет свое место. Она колебалась, хмурясь и раздумывая над его словами, но через секунду села за стол. Он устроился напротив и поднял крышку с самого большого блюда.
–. А-а-а! – Улыбаясь, Коннор вдохнул аромат обжаренного мяса. – Только одного повара в Нью-Йорке можно сравнить с Пьером из «Восточного дворца». Вы, конечно, знаете кого.
Он поднимал крышки, доставая хлеб, масло и миску фруктового салата с малиной, которую поставил перед дамой, жестом предложив ей распределить его по тарелкам. Ему удалось пригласить ее за стол, и если она согласится разделить с ним ужин, то, может быть, удастся продвинуться и в остальном.
– Майкла из «Уолдорфа», – ответила Беатрис, разглядывая салат с таким видом, будто увидела в нем муху. – Если вы, конечно, не поклонник Эдварда из «Ритца».
Адвокат прекратил ввинчивать штопор в винную пробку и посмотрел на пленницу с жалостью и обидой.
– Это Мэри Макматрч из ресторана О'Тула. Милая Мэри – подарок, который благодарная Ирландия вручила Америке. – Он погрозил штопором с пробкой, как пальцем. – Эта женщина просто волшебница. То, что она делает с бараньей ножкой, заставляет взрослых мужчин плакать. Священники из собора Святого Патрика наказывают грешников, запрещая тем вкушать стряпню Мэри. – Когда Беатрис посмотрела на него с недоверием, он выпрямился и преувеличенно-искренне продолжил: – Клянусь, это правда. Хотя я слышал, будто архиепископ провозгласил, что такую кару надо приберечь для самых тяжких преступлений... например, убийства при помощи топора или если кто-то разобьет бутылку хорошего ирландского виски. Я не упрекаю вас, мадам. Вы не можете судить, пока не отведаете ее блюд, особенно пирога. – Чем дальше он говорил, тем непосредственнее звучала его речь. – У милой Мэри особый талант печь пироги... какое-то волшебство с поджаристой, нежной корочкой. – Коннор наклонился к пленнице и понизил голос: – Говорят, что она научилась собирать солнечные лучи и замешивать на них тесто. Что объясняет, почему в Восточном округе по четвергам всегда облачно... это день, когда Мэри печет пироги. И еще поговаривают, что, когда ей не хватает ягод, она добавляет в начинку немного румянца со своих щек...
Беатрис сидела, сжимая простыню на груди, зачарованная обольщающими переливами его голоса и неслыханными вещами, о которых он болтал. Когда Коннор налил вино и поднял бокал, она ощутила странное желание прикоснуться к нему.
– За дом и очаг и за ваше быстрейшее к ним возвращение, – провозгласил адвокат.
Неприлично отказываться пить, если произносят тост в твою честь, решила Беатрис, поднося вино к губам. Пряный, с дубовым оттенком аромат донесся до нее. Она уже знала, каким будет вкус, и когда отпила глоток, то чуть не застонала. Ни одно бургундское по эту стороны Атлантики не могло быть более тонким и изысканным. У нее проснулся аппетит. Чудесные запахи блюд и неожиданное дружелюбие соседа по столу заставляли отбросить чопорность. Надо есть, чтобы поддерживать силы. А если, притворяясь, что соглашается, она заставит его потерять бдительность и раскрыть тайну похищения, то почему бы не поесть, попить и... положить ему и себе этого благословенного салата.
– Я прав, не так ли? – через некоторое время спросил Коннор, не пряча улыбки за бокалом. – Насчет Пьера.
– Угу, – промычала Беатрис: рот ее в этот момент был полон нежной зелени, сочной малины и миндаля, сбрызнутых сладким уксусом. Проглотив, она добавила: – Вполне... приемлемо.
– Вы строгая женщина, Беатрис фон Фюрстенберг, – проговорил Коннор, указывая на нее вилкой, – строгая, но справедливая. Вы нам подходите.
А потом он улыбнулся! Это была широкая, сияющая, доброжелательная улыбка, приглашавшая ее разделить его веселье. Беатрис разглядывала Коннора, пытаясь понять, что же в нем изменилось. Его улыбка околдовывала, ему удалось превратить гранит в живую плоть, а «незнакомца» сделать «личностью». Несколько минут спустя она очнулась, чувствуя странное тепло и тяжесть во всем теле. Она не отрываясь смотрела в ярко-синие глаза мужчины напротив, вилка повисла в ее руке, а тело наклонилось вперед, так что она чуть не смяла грудью салат. Резко выпрямившись, Беатрис потянулась за бокалом и осушила его, безуспешно пытаясь вспомнить, что же мгновение назад произнес ее собеседник.
– Простите? – переспросила она.
– Я пытался определить, какой цвет у вашей простыни.
– Белый?
– На самом деле я бы назвал его «бледным». Безжизненным, – Коннор уставился на ее плечи, – особенно в сравнении с вашей кожей. Вот шкура леопарда – это другое дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100