Графиня хранила свои драгоценности в небольшом несгораемом шкафу и, после некоторых усилий, Красинский нашел секрет открыть дверцу. Там лежало много футляров и несколько ящиков.
– Здесь не все драгоценности Бельских и графиня, вероятно, прячет их где-нибудь в другом месте. Нет, например, исторических рубинов, несравненного колье из розовых бриллиантов и много других вещей, – заметил Красинский, осмотрев футляры.
Он выбрал для Милы роскошный убор из бирюзы, второй – бриллиантовый с изумрудами, и нитку розового жемчуга. В картонах хранились драгоценные кружева. Из них он взял очень дорогие платья, вуаль point d’Angleterre и старые венецианские кружева, а себе – булавку для галстука с большим солитером и несколько дорогих брелоков. После этого они заперли шкаф и вернулись в комнату графа. Войдя в кабинет, Красинский с удовольствием сказал:
– Хорошее дело мы обделали. А завтра ты будешь хозяином всего и никто ни в чем не потребует у тебя отчета. Теперь прощай. Я отдохну немного и уеду до зари, а ты хорошенько ухаживай за собой и следуй точно моим наставлениям. Ты еще бледноват, но это припишут твоей печали о кончине матери.
Баалберит еще раз высказал ему свою признательность и радость за то, что снова занял видное место в обществе. Они условились встретиться зимой за границей и после горячих объятий достойные сатанисты расстались.
Красинский вошел в отведенную ему комнату и уложил драгоценности; но, вместо того чтобы отдыхать, он приказал оседлать лошадь и уехал домой, в подземелья на острове, где протекало его темное существование…

ХV

Точно пьяная вернулась Мила в свою комнату после того, как убежала из кабинета. Она упала на стул и закрыла глаза рукой. Состояние опьянения и сильный жар, который она перед тем ощущала, очнувшись от своего забытья, начали проходить и сменяться чувством утомления. Но происшедшее ясно сохранилось в ее памяти и рисовалось теперь отчетливо, во всей его ужасающей правде. Прежде всего представилось видение матери, и ее кроткий, полный любви голос, предупреждавший, что ею хотят воспользоваться, как орудием преступления. Затем вспомнился приход отца, явившегося, как черная туча, прогнавшего светлое видение и обдавшего ее ледяной струей, которая сковала волю и толкнула к Бельскому. Того она не любила и он внушал ей даже некоторое отвращение. Мила вздрогнула, вспомнив мгновение, когда губы ее прижались к устам графа, и то смутное, хотя ясное в то же время сознание, что этот побледневший, как восковая маска, человек, который медленно холодел в ее объятиях, был умиравшим существом, которое она убивала, не желая, однако, его смерти, но от которого не могла уже оторваться сама, впадая постепенно в бессознательное состояние. Потом наступил заключительный акт страшной драмы и ужасное – существо, не то человек, не то видение, – змеей проскользнуло в окоченевшее и неподвижное тело. А что значит пурпурный шнур, перерезанный отцом? Наверно, жизненная нить несчастного Бельского? Призрак его скользнул мимо нее, бросив такой взгляд, который до сих пор приводит ее в трепет… Да, сомнения нет! Совершилось гнусное преступление, и она была орудием убийства…
Ах, зачем родилась она особенным существом, роковым и губительным для всего, что прикасалось к ней? В эту минуту Мила была гадка самой себе и с глухим стоном схватилась руками за голову. Но тут же она вскочила с места под влиянием чувства отвращения и брезгливости. Ее распущенные волосы были покрыты точно чем-то клейким; теперь только она заметила, что от платья ее и от нее самой идет трупный запах. Дрожавшими руками сорвала она с себя платье, завернулась в фланелевый халат и побежала в ванную комнату. Теплая вода имелась всегда; она поспешно наполнила ванну, влила в нее флакон ароматической эссенции и с блаженным чувством облегчения окунулась с головой. Освежившись, она вышла из ванны бодрая и легла в постель. Но сердце ее чуть не разрывалось от сильных ударов. Что бы это значило? Несмотря на ее кошмары, которые объяснялись нервами, Мила заимствовала порядочную дозу скептицизма от своей приемной матери; но тут очевидность оккультного мира, полного мрачных тайн, бросалась в глаза, а потому может быть и дурная слава острова имела какие-нибудь основания. А что ждет ее в будущем? Каков-то будет этот «новый» граф Бельский, так как прежний ведь умер? Она не знала, что думать. Но тут словно черная завеса опустилась перед глазами, невыразимая слабость охватила ее, и она лишилась чувств.
Екатерина Александровна проснулась поздно; голова ее была тяжела, а ноги удивительно ослабели. Но так как в доме был гость, то она сделала усилие над собой и занялась распоряжениями по хозяйству. Было уже более одиннадцати часов, а Мила не выходила. Тогда она отправилась в ее комнату и с тревогой нагнулась к спавшей, с ужасом увидав, что у Милы новый припадок каталепсии, которой та бывала подвержена. Она знала, что в подобных случаях никакая медицинская помощь не приносила пользы и единственное средство в случае такого обморока, длившегося обыкновенно несколько дней, это – класть в постель морских свинок, а когда они околевали, их заменяли другими. Екатерина Александровна всегда имела под рукой животных, и теперь было их несколько штук в конюшне, а потому она решила тотчас послать за верным средством. Укутав бледную и неподвижно лежавшую Милу, она вышла из комнаты, запретив входить без ее разрешения. Озабоченная, она почти не обратила внимания на молодого графа во время завтрака и была довольна, когда тот уехал.
Вернувшись от Бельского, Красинский с наступлением ночи отправился к дочери ему одному известным потайным ходом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146