точно так же относились к каждому гостю виллы. Управитель, член общины, заведовал содержанием ее, платил и нанимал новых служащих, и распускал, когда нужно, слух, будто имение продано.
В своем кабинете, обставленном с утонченной роскошью, у открытого окна сидел Бельский и рассеянно смотрел на веселую, окружавшую его картину.
Под окном раскинулся тенистый сад с белевшими среди зелени статуями и большим мраморным бассейном. Группы Тритонов и Наяд метали вверх струи воды, которые при свете заходившего солнца сверкали разноцветными огнями.
В нескольких шагах от графа у письменного стола сидел Красинский.
– Уверен ли ты, Адам, что не забудешь всего, что должен проделать во время церемонии: повторять навыворот слова обряда, призывать в помощь семь демонов и нашего владыку? Впрочем, я буду с тобой и поддержу тебя. Да, еще одно обстоятельство, которое поможет тебе в сем случае, благодаря покойному Бельскому. Ха, ха, ха! Ты еще так пропитан его флюидом благочестия, что не так болезненно будешь ощущать борьбу противоположных токов, а они пронизывают, как стрелы или иглы. Потом тебе необходимо снять как-нибудь крест с ее шеи!
– Не беспокойся, я не забуду ничего и уже приставил к Наде камеристку из наших; она удалит все, что может повредить нам. Одно меня беспокоит: до сих пор нет решительного ответа от учителя. Досадно, право, что я не могу сам вызывать.
– Вечером я сообщу ответ и уверен, что он будет благоприятен. А для тебя такое напряжете воли было бы опасно; надо потерпеть немного и не сразу отваживаться на него.
– Знаю, и не собираюсь вовсе рисковать, так как в восторге от своего положения, – смеясь, ответил Бельский и посмотрел на часы.
– Пора мне одеваться и ехать к невесте. Итак, до свидания, мой друг. Рассчитываю на твое обещание, – прибавил он, пожимая руку Красинского.
– Если позволишь, я напишу здесь одно письмо до возвращения домой, – сказал тот.
Оставшись один, Красинский облокотился на стол, со странным выражением и пристально смотря на портрет Нади, стоявший подле.
– Вот женщина, которая мне нравится; выражение лица ее напоминает мне Марусю, – думал он и тихо рассмеялся. – Этот болван Баалберит воображает, что он один сибарит, который может освежаться соприкосновением с чистотой! Ха, ха, ха! А вот я разделяю твой вкус. Непонятная, однако, загадка – человеческое сердце! Несмотря на все взращиваемое мной зло, я также обожаю аромат невинности непорочной девы, наивную улыбку ясных глазок. Всем этим ты обладаешь, Надя, и прекрасна ты, как гурия. Во время своего строгого, четвертьвекового вдовства я отказался от всякого материального наслаждения. Теперь испытание кончено; я, сатанинский отшельник, вступаю снова в свои человеческие права, и Надя будет принадлежать мне. А для нее подмена мужа останется тайной, и будет безразлична, потому что он – такой же аватар, как и я. А Бельский!.. Ф-ю-ю! Во-первых, он тоже ничего не узнает, так как всецело в моей власти и еще надолго; а во-вторых, он обязал быть мне благодарен. Не родитель ли я его, по сатане? Не я ли вызвал его к жизни? Не дал ли я ему частицу своей жизненности, чтобы привлечь его во плоть. Несомненно, я заслужил его глубокую признательность. Надо только позаботиться, чтобы всю странность своей супружеской жизни он объяснял как следствие еще не вполне осиленного аватара. Однако следует немедля договориться с учителем.
Он бросил сигару, встал и сошел в сад. Быстрым шагом направился он в самый его конец, где возле стены, в густой заросли, стояла небольшая каменная беседка – круглая, без окон и с одной дверью. Красинский отпер ее взятыми из кармана ключом и вошел в круглую совершенно темную залу, а когда зажег электрический фонарь, можно было разглядеть, что помещение пусто и в нем не было ничего, кроме статуи бога Приапа на широком четырехгранном цоколе. Красинский привел в действие пружину, цоколь сдвинулся в сторону и обнаружил узкую лестницу. Сатанист спустился и попал в круглый подвал с низким потолком. У одной из стен стояла черная базальтовая глыба, вроде престола, а на нем помещалась статуя сатаны, шандал с семью свечами черного воска и старинная с виду книга, в черном кожаном переплете. Посредине подвала, на широком металлическом круге лежал черный камень, а на нем – факел и молоток с кабалистическими знаками. По сторонам металлического круга были расположены три бронзовых жаровни с угольями и смолистыми травами.
Красинский встал на камень в металлическом круге и погасил свой фонарь; потом, то понижая, то повышая голос, он начал заклинания, читал формулы и концом вынутого из-под платья жезла чертил в воздухе вызывательные знаки. Через некоторое время в стенах и в полу послышались стуки, а затем взвились в воздухе фосфорические шары. Со зловещим треском вспыхнули сперва на престоле черные свечи, а потом раздался словно шелест сухих листьев и загорелись смолистые травы на треножниках. Подвал наполнился едким, тошнотворным запахом и озарился бледным красноватым светом. Тогда Красинский затянул какую-то странную песнь, прерываемую резкими вскриками, и вдруг к его дикому пению присоединилось мяуканье и глухое рычание, а из земли точно выросли семь огромных черных кошек. Шерсть их была взъерошена, а зеленые, фосфорически горевшие глаза дьявольских тварей пристально смотрели на черного чародея полным дикой и смертельной злобы взглядом. А тот схватил затем молоток и с такой силой ударил по камню, что из него сверкнул огонь. Семь раз ударял он, произнося имя Адеса, и с каждым ударом вылетавшее из камня пламя становилось сильнее и ярче;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146