Я не хуже тебя умею подавать букет, носить веер или книгу и бросать такие взгляды…И Танкред поднял глаза с таким комичным выражением влюбленного, что оба графа разразились неудержимым смехом. Габриэль покраснела.Готфрид один остался серьезным и взглянул неодобрительно на легкомысленную мать, достойную глубокого осуждения за то, что пробуждала глупое тщеславие в сердце своего ребенка восхвалением его красоты. Графиня уловила этот взгляд.— Наш строгий наставник недоволен, я это вижу, — сказала она насмешливо, — и боюсь, чтоб бедный Танкред не поплатился двойной работой за мое материнское поклонение.— Это правда, я не даю ему случая упражнять те способности, которыми он сейчас хвастался, — отвечал спокойно молодой человек.— Веренфельс хорошо делает, что заботится о привитии ему более полезных знаний, — заметил граф, вставая.— Ты уходишь, Вилибальд, а я хотела попотчевать тебя конфетками, которые привезла. — И графиня надула губки. — Беги скорей, Танкред, и скажи Сицилии, чтобы она дала тебе ящичек с инкрустацией; она, вероятно, уже вынула его.— Я вернусь еще вовремя, чтобы отведать конфет, мне нужно сделать некоторые распоряжения на фазаньем дворе. Не хочешь ли пойти со мной, Арно? А вы, Готфрид, останьтесь, займите графиню и прочитайте ей хорошую проповедь об обязанностях рассудительной матери.Веренфельс собирался уйти, но эти слова удержали его. Он понимал намерение графа установить во что бы то ни стало более дружеские отношения; но так как молодая женщина тотчас после ухода мужа откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, то он, прислоняясь к массивной портативной вазе с цветами, молча устремил взгляд на красавицу. В небрежной, сладострастной позе она казалась олицетворенным искушением. Как бы почувствовав тяготевший на ней взгляд, Габриэль вдруг открыла глаза.— Я жду, милостивый государь.— Что прикажете, графиня? — спросил он с некоторым удивлением.— Что прикажете! — повторила она с насмешкой. — Я ничего не смею вам приказывать; это мне строго запрещено. Но я жду проповеди, которую мой муж поручил вам мне прочесть.— Граф шутил, говоря о проповеди, графиня; я не имею никакого на то права. А так как вы сами вызываете этот вопрос, то позвольте мне вам сказать, что вы сделаете несчастным вашего сына, если будете продолжать относиться к нему так неблагоразумно. Красота ребенка может приводить в восхищение его родителей и всех его окружающих, но возбуждать в нем тщеславие, — говорить ему о его физических преимуществах — по-моему, преступно. Нет ничего противней женоподобного мужчины, фата, хвастуна, который думает, что физическая красота может скрыть его невежество и его душевную пустоту. А таким человеком и будет Танкред, уже сейчас напыщенный фатовством, если вы не остановитесь в своей слабости к нему. Вы раздражены против меня, графиня, и то, что я сейчас сказал, конечно, не понравилось вам; но Бог свидетель, что все, что я делаю и говорю, имеет целью лишь пользу мальчика, порученного мне.Габриэль слушала, устремив глаза на красивое, энергичное лицо говорящего, но ей некогда было отвечать, так как вбежал Танкред в сопровождении лакея, несущего колоссальную бонбоньерку; затем пришли оба графа. А немного спустя графиня сказала, что устала, и попросила отвезти ее в свои комнаты.Как и предвидел доктор, в конце недели Габриэль была вполне здорова и ее ноги исправно служили ей. Для нее это было все, так как ее подвижная натура не выносила покоя. Молодая женщина непрестанно придумывала новые развлечения, и Арно помогал ей в этом с большим увлечением. Устраивал кавалькады, сельские праздники и приглашал провести один день у него в Арнобурге, что приводило в восторг графиню. Она никогда не ступала туда ногой и горела нетерпением войти победительницей в это гнездо своих старинных врагов.Наконец настал столь желанный день посещения Арнобурга. Граф протестовал против немногочисленного общества, находя это слишком скучным; но Арно обещал ему, что все будет семейно, что его избавят от продолжительных прогулок и что доктор и уездный судья приедут вечером составить ему партию в вист.Был полдень, коляска ждала у подъезда, и резвые лошади, горячась, били копытами от нетерпения. Граф и Готфрид, в перчатках и со шляпами в руках, ходили взад и вперед по вестибюлю.— Дай, Бог, терпенья! — воскликнул граф, смотря на часы. — Туалеты жен это истинная напасть для мужей; да вы, конечно, знаете это по опыту, Веренфельс, так как сами были женаты.Молодой человек покачал головой, улыбаясь.— Нет; моя бедная, покойная жена была простая, скромная женщина, для которой туалет составлял последнюю заботу. Она не возводила его в искусство, а у меня не было средств наряжать ее. Но совершенно естественно, что у женщин высшего общества, как у графини, другие требования.Граф вздохнул. Он знал, чего ему стоили в год эти светские требования жены.В эту минуту одна из дверей отворилась, и в ней появилась Габриэль. Она вела за руку Танкреда. Позади была камеристка. Габриэль была в белом платье, которое казалось совсем простым, но знаток сумел бы оценить дорогие вышивки, украшавшие это кисейное платье, и редкие кружева на ее мантелэ и зонтике. Танкред был в парижском костюме из шелковой материи цвета экрю, с широким кружевным воротником и широким красным кушаком, обшитым бахромой; красный тюк прикрывал его черные кудри. Оба они были действительно так красивы, что просились на полотно. Позабыв все, граф устремил на жену и на ребенка взгляд, исполненный любви и гордости.Заметив восторг мужа, Габриэль слегка покраснела и с милой простотой извинилась, что заставила его ждать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121