Поговаривали, что старик грозился убить Доминика, если тот сделает попытку развестись с его дочерью. Таким образом, Доминик получил единственного сына, и других законных детей не предвидится, если только Сильвия не умрет и он не женится снова. Это ирония судьбы, Рафаэлла. Жизнь полна ею. Иногда от этого становится страшно.
* * *
В дверь постучали, и Рафаэлла поспешно захлопнула дневник.
— Минутку.
Она быстро засунула дневник в стопку книг — бульварных романов, туристических проспектов, биографических справочников, брошюр о Карибском море и еще двух дневников матери. Кипа возвышалась на камине, и каждый входящий мог при желании просмотреть ее. Только после этого Рафаэлла открыла дверь спальни.
— Привет, Меркел. Как дела? Здесь так тихо. Что, мистер Джованни готов приступить к работе?
Меркелу все это не нравилось, совсем не нравилось. Рафаэлла так молода, слишком молода для мистера Джованни, и она так честна, открыта и отнюдь не скрывает своих симпатий. А симпатии ее принадлежат Маркусу от начала и до конца.
— Какой красивый галстук. Особенно мне нравится эта полоска.
— Последний крик моды, если верить «Джи Кью». Он сделан в Англии, его можно заказать только там. Спасибо, что обратили внимание. Мистер Джованни хотел бы приступить к работе прямо сейчас.
Рафаэлла ослепительно улыбнулась:
— Я готова. Только возьму диктофон. Ах да, Меркел, вы, наверное, уже знаете, что моя мать лежит в больнице на Лонг-Айленде. Мне хотелось бы звонить туда каждое утро. Как вы думаете, это не сложно?
Меркел пристально взглянул на Рафаэллу. Маркус ошибается. Рафаэлла именно такая, какой кажется со стороны. Она ничего не пытается скрыть. Рафаэлла — репортер, и она хочет написать биографию Доминика; у нее нет никаких секретов. Ей можно доверять, по крайней мере до определенного предела.
— Разумеется, не сложно, мисс Холланд. Я поговорю с мистером Джованни.
* * *
Доминик находился в гостиной, где разглядывал свою коллекцию египетских украшений. Жестом он подозвал Рафаэллу к себе.
Она подошла к нему и поглядела на матовое стекло витрины.
— Помнишь, я говорил тебе, что эти предметы относятся к Восемнадцатой династии? Наверняка помнишь. Ведь ты молодая девушка, а не забывчивая старуха. Знаешь, многие считают украшения, принадлежащие этой эпохе, слишком вычурными, декадентскими, а по-моему, они прекрасны. Особенно вот это. — Доминик достал деревянную коробочку в форме маленькой собачки и открыл ее. Оттуда пахнуло чем-то сладковатым, чем именно, Рафаэлла так и не смогла определить, а на подушечке из синего бархата она увидела детский золотой браслет. Он казался таким хрупким, что ей было страшно даже дышать на него.
— Очень красиво, — проговорила она, и, к ее облегчению, Доминик закрыл крышку и осторожно положил коробочку назад под стекло. Он включил свет, вытер руки о белоснежный носовой платок и улыбнулся Рафаэлле.
— Рафаэлла, в любой момент, когда ты захочешь взглянуть на какую-нибудь из этих вещей, — только скажи. Прикосновение к этим предметам, сознание, что они находятся здесь, что принадлежат мне на какой-то период времени, приносят моей душе мир и спокойствие. Эти вещи соединяют меня с прошлым, помогают чувствовать, что жизнь не имеет конца и все мы, в тех или иных формах, будем существовать в бесконечности. О, я тут строю из себя великого философа, хотя сам всего-навсего простой смертный.
— Вы какой угодно, сэр, но только не простой.
— Называй меня Доминик, пожалуйста, — проговорил он обиженно.
«Интересно, как бы ты отреагировал, назови я тебя „отец“, — подумала про себя Рафаэлла.
— Хорошо, Доминик.
— Мы с тобой станем очень близки, Рафаэлла. Если ты правильно понимаешь, чего я от тебя ожидаю…
Доминик замолчал на секунду, и Рафаэлла кивнула. О да, она понимала правила его игры, те планы, которые он связывал с ней, поставленную перед ней задачу описать его величие. Рафаэлла согласится со всем, что он попросит, — только бы остаться в резиденции. Доминик не переставал волновать ее воображение. Он ее отец, теперь Рафаэлла знала это. И еще она знала, что сделает все возможное для его уничтожения. Рафаэлла напишет биографию Доминика и ославит его на весь мир.
— Отлично. Ты сделаешь именно то, что я попрошу. Твоя книга станет шедевром, вот увидишь. Ах да, еще я увлекаюсь живописью, насколько тебе известно. Скажи мне, когда захочешь взглянуть на картины в хранилище. — Прохладными длинными пальцами Доминик погладил ее по щеке.
Рафаэлла в изумлении стояла, не в силах пошевелиться. Ведь она ни разу не думала о том, что может интересовать Доминика как женщина. Даже если он не узнал в Рафаэлле свою дочь, то она вполне могла за нее сойти по возрасту. Рафаэлла улыбнулась и попыталась отстраниться, надеясь, что ее шок и отвращение остались для Доминика незамеченными.
— Пойдем в библиотеку, там прохладнее.
— Я бы предпочла сесть на веранде, с которой открывается вид на бассейн. Мне так нравится аромат цветов. К тому же там больше места. И надеюсь, есть розетка для диктофона?
Доминик кивнул, улыбка ни на миг не сходила с его лица.
«…таким образом, именно мой папа был одержим идеей перетащить всю нашу семью из Италии в прекрасный Сан-Франциско. К тому времени, когда он умер в 1954 году, его мечта сбылась. Уезжали многочисленные братья, сестры, кузены, в основном нахлебники, но это абсолютно не беспокоило отца, поскольку он всегда был полон непонятного стремления быть надежной опорой для всех, всех, кроме единственного сына».
Рафаэлла усердно стенографировала, исписывая страницу за страницей, добавляя к его воспоминаниям собственные комментарии и записывая их на диктофон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137