ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Сделав глубокий вдох, Рафаэлла выпалила:
— Нам нужен эксперт. Пусть определит, подлинник ли это.
Маркус уставился на нее, потом перевел взгляд на картину. Она явно не походила на подделку.
— Ужасно интересно, кто вы, мисс Холланд?
— Я — это то, что ты видишь… почти. Прекрати, Маркус, не заставляй меня все время обороняться. Ты сам загадочен, как поросенок в космическом скафандре.
— Принимается без дополнительных объяснений. Тебе нужен эксперт — давай найдем эксперта. Но неужели ты думаешь, Рафаэлла, что чиновники в этом Лувре, одном из самых знаменитых музеев мира, вот так запросто кивнут и скажут: «О да, разумеется, мисс Холланд. Вы считаете, что этот шедевр — подделка. Сейчас проверим!»
Очнись, Рафаэлла.
— Я вовсе не уверена, что они согласятся на это. Но ничего не поделаешь — придется попробовать.
* * *
Имя Чарльза Уинстона Ратледжа Третьего в конце концов возымело действие, и эксперту-искусствоведу из Галери-де-ля-Рош месье Андре Фламбо было дозволено освидетельствовать Рембрандта на следующее утро. Месье Дидье, один из заместителей директора Лувра, нервно выглядывал из-за спины Фламбо, хмурился, поджимал тонкие губы и вообще выглядел крайне обеспокоенным. Он то и дело повторял:
— Разумеется, это подлинник, certainement. С'est ridicule, vraiment, ridiculel
Он что-то бубнил насчет документов на картину и их происхождения, то и дело повторяя слова «полнейшая достоверность» и «подлинность». Казалось, этому не будет конца, и дело уже шло к вечеру, когда месье Фламбо потребовал вызвать своего коллегу из Сорбонны. Тот — в необычайном возбуждении — вскоре прибыл в Лувр, и оба эксперта уединились. Потом они вновь принялись колдовать над картиной, пока наконец где-то около полуночи Фламбо не откинул голову назад, устремив взор в пространство.
Месье Дидье нетерпеливо пританцовывал вокруг, и Рафаэлла заметила, что его ногти обкусаны почти до мяса. Он был готов взорваться в любую секунду. Очень медленно, тщательно выговаривая английские слова и глядя в лицо Рафаэлле и Маркусу, Фламбо произнес:
— Я не понимаю, как вам это удалось, как вы — по вашему собственному признанию, дилетанты — сумели определить… Но вы оказались правы. Это одна из самых блестящих подделок, встреченных мной за всю мою карьеру, но это определенно подделка.
На следующий день, когда появилось сообщение в печати, в Париже разразилась настоящая буря.
Остров Джованни
Апрель, 1990 год
Доминик склонился над газетой с зернистым фотоснимком рембрандтовской «Вирсавии». В статье упоминалось, что двое американцев — их имена были опущены — навели администрацию Лувра на мысль о необходимости экспертизы.
Маркус и Рафаэлла? Доминик был уверен, что это они, наверняка они. Странно, что мысль о картине не пришла ему в голову, да и никому другому, кроме Рафаэллы. Глупо, в самом деле. Уж ему-то сам Бог велел догадаться об этом сразу. Он увлекался искусством, даже был в некотором смысле знатоком, но тут вышла осечка: мысль о картине его так и не осенила. Более того, Доминик и понятия не имел, что в Лувре висит подделка.
А раз подделка, то не трудно будет выяснить, кто приобрел оригинал. Он свяжется с Аммоном Сивитой, брокером из Амстердама, занимающимся подобными операциями с крадеными произведениями искусства. Если это не сам Аммон, то он наверняка знает, кто провернул это дело.
Спустя час Доминик откинулся в кресле, все еще размышляя. Луврская «Вирсавия» была подделкой и провисела там вместо подлинника не менее десяти лет. Автор копии — Иван Дюкроз.
После подмены судьбой полотна распорядился Аммон Сивита. Теперь Доминик знал, кто именно приобрел подлинник, но по-прежнему вынужден скрывать это, поскольку картину невозможно легализовать.
Доминик почувствовал во рту отвратительный привкус — его предали. Теперь это доказано, и он предпримет необходимые шаги.
А приобрел подлинную «Вирсавию» человек по имени Чарльз Уинстон Ратледж Третий — богатый и могущественный отчим Рафаэллы Холланд.
Доминик не стал размышлять о побудительных мотивах Ратледжа — они пока не имели значения. Сейчас он думал только об одном — о мести, сладкой, изощренной, невиданной.
Он просидел в задумчивости целых два часа, потом потянулся к телефону.
Глава 21
Париж
Апрель, 1990 год
Их долго допрашивали, но в конце концов были вынуждены отпустить — полицейским чинам оставалось лишь развести руками и сдаться: у них не было ни малейших доказательств соучастия Рафаэллы и Маркуса в похищении картины, свидетельств, мотивов, чего бы то ни было.
Рафаэлла много раз наблюдала работу полиции с подозреваемыми и свидетелями и была хорошо знакома с методами дознания. В отличие от американских полицейских галантные французские gendarmes обладали индивидуальностью. Например, у одного из них был потрясающий низкий голос и располагающие манеры, другой говорил, как рычал, а третий изощренно ругался. Разумеется, их угрозы в адрес американцев отличались особой чудовищностью деталей и кровожадностью. При этом не раз с легким налетом ностальгии упоминалась гильотина, запрещенная почти столетие назад. Рафаэлла держалась стойко и твердо. Она вела себя подчеркнуто вежливо, отвечала убедительно и с достоинством, ровным, уверенным тоном — в идеальной бостонской манере. Ей нечего им сказать, абсолютно нечего. Да, она не профан в искусстве, вот и все. В той картине было нечто такое… Нет, более конкретно она сказать не может — то было какое-то наитие, какое-то мимолетное ощущение, которым она не могла не поделиться. Это ощущение потребовало от нее решительных действий. Неужели это им не ясно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
— Нам нужен эксперт. Пусть определит, подлинник ли это.
Маркус уставился на нее, потом перевел взгляд на картину. Она явно не походила на подделку.
— Ужасно интересно, кто вы, мисс Холланд?
— Я — это то, что ты видишь… почти. Прекрати, Маркус, не заставляй меня все время обороняться. Ты сам загадочен, как поросенок в космическом скафандре.
— Принимается без дополнительных объяснений. Тебе нужен эксперт — давай найдем эксперта. Но неужели ты думаешь, Рафаэлла, что чиновники в этом Лувре, одном из самых знаменитых музеев мира, вот так запросто кивнут и скажут: «О да, разумеется, мисс Холланд. Вы считаете, что этот шедевр — подделка. Сейчас проверим!»
Очнись, Рафаэлла.
— Я вовсе не уверена, что они согласятся на это. Но ничего не поделаешь — придется попробовать.
* * *
Имя Чарльза Уинстона Ратледжа Третьего в конце концов возымело действие, и эксперту-искусствоведу из Галери-де-ля-Рош месье Андре Фламбо было дозволено освидетельствовать Рембрандта на следующее утро. Месье Дидье, один из заместителей директора Лувра, нервно выглядывал из-за спины Фламбо, хмурился, поджимал тонкие губы и вообще выглядел крайне обеспокоенным. Он то и дело повторял:
— Разумеется, это подлинник, certainement. С'est ridicule, vraiment, ridiculel
Он что-то бубнил насчет документов на картину и их происхождения, то и дело повторяя слова «полнейшая достоверность» и «подлинность». Казалось, этому не будет конца, и дело уже шло к вечеру, когда месье Фламбо потребовал вызвать своего коллегу из Сорбонны. Тот — в необычайном возбуждении — вскоре прибыл в Лувр, и оба эксперта уединились. Потом они вновь принялись колдовать над картиной, пока наконец где-то около полуночи Фламбо не откинул голову назад, устремив взор в пространство.
Месье Дидье нетерпеливо пританцовывал вокруг, и Рафаэлла заметила, что его ногти обкусаны почти до мяса. Он был готов взорваться в любую секунду. Очень медленно, тщательно выговаривая английские слова и глядя в лицо Рафаэлле и Маркусу, Фламбо произнес:
— Я не понимаю, как вам это удалось, как вы — по вашему собственному признанию, дилетанты — сумели определить… Но вы оказались правы. Это одна из самых блестящих подделок, встреченных мной за всю мою карьеру, но это определенно подделка.
На следующий день, когда появилось сообщение в печати, в Париже разразилась настоящая буря.
Остров Джованни
Апрель, 1990 год
Доминик склонился над газетой с зернистым фотоснимком рембрандтовской «Вирсавии». В статье упоминалось, что двое американцев — их имена были опущены — навели администрацию Лувра на мысль о необходимости экспертизы.
Маркус и Рафаэлла? Доминик был уверен, что это они, наверняка они. Странно, что мысль о картине не пришла ему в голову, да и никому другому, кроме Рафаэллы. Глупо, в самом деле. Уж ему-то сам Бог велел догадаться об этом сразу. Он увлекался искусством, даже был в некотором смысле знатоком, но тут вышла осечка: мысль о картине его так и не осенила. Более того, Доминик и понятия не имел, что в Лувре висит подделка.
А раз подделка, то не трудно будет выяснить, кто приобрел оригинал. Он свяжется с Аммоном Сивитой, брокером из Амстердама, занимающимся подобными операциями с крадеными произведениями искусства. Если это не сам Аммон, то он наверняка знает, кто провернул это дело.
Спустя час Доминик откинулся в кресле, все еще размышляя. Луврская «Вирсавия» была подделкой и провисела там вместо подлинника не менее десяти лет. Автор копии — Иван Дюкроз.
После подмены судьбой полотна распорядился Аммон Сивита. Теперь Доминик знал, кто именно приобрел подлинник, но по-прежнему вынужден скрывать это, поскольку картину невозможно легализовать.
Доминик почувствовал во рту отвратительный привкус — его предали. Теперь это доказано, и он предпримет необходимые шаги.
А приобрел подлинную «Вирсавию» человек по имени Чарльз Уинстон Ратледж Третий — богатый и могущественный отчим Рафаэллы Холланд.
Доминик не стал размышлять о побудительных мотивах Ратледжа — они пока не имели значения. Сейчас он думал только об одном — о мести, сладкой, изощренной, невиданной.
Он просидел в задумчивости целых два часа, потом потянулся к телефону.
Глава 21
Париж
Апрель, 1990 год
Их долго допрашивали, но в конце концов были вынуждены отпустить — полицейским чинам оставалось лишь развести руками и сдаться: у них не было ни малейших доказательств соучастия Рафаэллы и Маркуса в похищении картины, свидетельств, мотивов, чего бы то ни было.
Рафаэлла много раз наблюдала работу полиции с подозреваемыми и свидетелями и была хорошо знакома с методами дознания. В отличие от американских полицейских галантные французские gendarmes обладали индивидуальностью. Например, у одного из них был потрясающий низкий голос и располагающие манеры, другой говорил, как рычал, а третий изощренно ругался. Разумеется, их угрозы в адрес американцев отличались особой чудовищностью деталей и кровожадностью. При этом не раз с легким налетом ностальгии упоминалась гильотина, запрещенная почти столетие назад. Рафаэлла держалась стойко и твердо. Она вела себя подчеркнуто вежливо, отвечала убедительно и с достоинством, ровным, уверенным тоном — в идеальной бостонской манере. Ей нечего им сказать, абсолютно нечего. Да, она не профан в искусстве, вот и все. В той картине было нечто такое… Нет, более конкретно она сказать не может — то было какое-то наитие, какое-то мимолетное ощущение, которым она не могла не поделиться. Это ощущение потребовало от нее решительных действий. Неужели это им не ясно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137