— Откройте глаза и взгляните на меня, иначе это плохо для вас кончится, — предупредил он, продолжая трясти ее.Словно сквозь туман до Сабрины донесся чей-то незнакомый голос. Кто-то неумолимо жестокий вынуждал ее открыть глаза. Она с трудом приподняла веки, но все плыло и кружилось. Снова этот голос, ужасно сердитый. Сабрина моргнула, и все внезапно прояснилось. Над ней склонился мужчина… держит за плечи…Сабрина вскрикнула и, мучительно закашлявшись, выдавила:— Нет, пожалуйста, нет, Тревор… отпустите меня… не надо…Филип уставился в огромные фиалковые, чуть раскосые глаза, опушенные густыми ресницами немного более темного, чем волосы, оттенка, и, увидев страх… нет, безумный ужас в этих бездонных озерах, медленно и раздельно выговорил:— Я не Тревор и не причиню вам зла. Тревора здесь нет. Только вы и я. Не бойтесь меня. Вы поняли?Девушка невероятным усилием воли взяла себя в руки и всмотрелась в неизвестного.— Вы не Тревор, — тихо подтвердила она.— Нет, разумеется. Не бойтесь меня. Я всего лишь хочу вам помочь.— Вас послал Господь?Филипу пришлось призадуматься над столь необычным вопросом.— Знаете, все возможно. Я заблудился в лесу и случайно увидел вас лежащей на поляне.— Что-то не слишком вы походите на Божьего посланника.— Мой отец утверждал, что посланники Господни являются в разных обличьях, иногда даже в весьма странных. Не отвергайте меня лишь потому, что я не похож на благочестивого методистского священника.— Ваши волосы темнее шторма в Ирландском море. Не думаю, что у методистов бывают черные волосы. Правда, должна признаться, что никогда не встречала никаких методистов.— Вот видите! Я хоть и не святой, но спас святую.Филип улыбнулся девушке, прекрасно сознавая, что она еще не в силах собраться с мыслями. Однако для человека, подвергавшегося смертельной опасности, она удивительно быстро оправилась и отвечает вполне логично. Он чуть коснулся ладонью ее щеки. Теплая, но не пышет жаром. Девушка не отстранилась.— Будь я мужчиной, хотела бы иметь вашу внешность. Вы высокий?— Почти великан.— Все мужчины гиганты в сравнении со мной. Я давно перестала расти и ужасно расстраивалась по этому поводу, но дедушка утверждает, что все это вздор и не играет ни малейшей роли. Постоянно повторяет, что я — само совершенство.— Совершенства обычно нелегко достичь, но в отношении вас это чистая правда. И вообще дедушки чаще всего бывают правы.— Возможно, но он слишком меня любит. Кажется, одеял чересчур много. Они такие тяжелые, так давят на меня!Видя, что он не хочет ей помочь, Сабрина сделала попытку выбраться на свободу.— Лежите спокойно. Сейчас устрою вас поудобнее.— Я просто дышать не могу.— Знаю. И постараюсь облегчить вашу участь.Филип тяжело вздохнул, понимая, что дело не в одеялах. Девушка сильно простудилась.— Так лучше?Она покачала головой и снова заворочалась, умудрившись наконец скинуть два верхних одеяла. Филип поймал ее руки и прижал к бокам.— Нет, вам нужно тепло. Мне очень жаль, но даже без одеял вам будет трудно дышать. Сейчас самое главное — не сопротивляться ни мне, ни боли. Постарайтесь дышать совсем неглубоко. Вот так. Медленно, поверхностно…Он вспомнил, как давным-давно говорил Люциусу то же самое, и нахмурился.— Скоро вам станет лучше, обещаю.— Помогите мне, пожалуйста, — прошептала девушка. Ее глаза снова были закрыты, руки бессильно обмякли. Филип опять совершил набег на бельевой шкаф, вытащил несколько полотенец и повесил одно из них на каминную решетку. Уже через пять минут полотенце так нагрелось, что он с трудом мог держать его в руках. Откинув одеяла и разведя воротники халатов девушки, он предупредил:— Неприятные ощущения быстро пройдут, и вы сможете дышать свободнее.— О Боже, — вздохнула она, когда горячая ткань коснулась голой кожи, и попыталась сбросить полотенце, но Филип быстро прикрыл ее одеялами. Девушка больше не произнесла ни звука, только слезы струились по щекам. Он смахнул их и снова стиснул ее руки.— Простите, но иначе нельзя. Вот увидите, скоро все пройдет. Кстати, как вас зовут?— Зовут… — едва слышно повторила она, морщась от боли. — Имя… вы просто пытаетесь меня отвлечь, верно?— Абсолютно.— В таком случае называйте меня Бри.— Бри — это французский сыр, настолько мягкий, что тает от жары, и к тому же я всегда терпеть его не мог. Правда, моя мать его обожала. Не могу понять, что в нем такого находят французы и отчего поют ему столь назойливые дифирамбы. Кстати, вы совсем не похожи на француженку, так что вряд ли вас назвали в честь сыра.— Нет-нет, это уменьшительное от Сабрины.Филип улыбнулся и легонько надавил пальцем на кончик ее носа.— Имя вам подходит. А ваша фамилия?В ее невероятных, волшебных глазах снова вспыхнул ужас. Ужас и сомнение. Наверное, она боится, что он такой же негодяй, как тот.— Перестаньте. Я не Тревор.— Мне остается только надеяться на это.— Поверьте, так оно и есть.Кажется, страх и тревога постепенно тают…Филип усмехнулся и погладил ее по щеке.— Моя кобыла выиграла пари. У вас вовсе не банальные зеленые глаза, которые так часто встречаются у рыжих. Никогда не видел таких красивых фиалок!— Я унаследовала их от бабушки. Ее звали Камилла. Дедушка безумно ее любил. Они никогда не ссорились. Кстати, это у вас зеленые глаза, и вовсе они не банальные. Похожи на влажный лесной мох.— Влажный мох и французский сыр. Интересное сочетание.— Болит гораздо меньше! Просто замечательно!— Готовы к новому испытанию?— Нет, умоляю, подождите. Мне уже не так плохо.— Я Филип Мерсеро.— Вы нездешний.— Именно. Как уже было сказано, я заблудился. Этот злосчастный Чарлз даже не мог правильно объяснить, как добраться до Морленда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96