Вы англичанка, и вы увидели бы только голые возвышенности, темные расщелины, дикие утесы, узкие мрачные долины, по которым с ревом бегут стремительные потоки воды, такой студеной, что, когда пьешь ее, синеют губы. В зимние месяцы там обычно не так уж и холодно, но дни коротки, и порой дуют сильные ветры. А весной вереск одевает все холмы в лиловый наряд, и рододендроны увивают хижины арендаторов до самых крыш и даже взбираются на стены моего продуваемого насквозь замка, расцвечивая их всеми оттенками розового, красного и пурпурного.Он мотнул головой. Хорош же он, нечего сказать! Расписывает Шотландию, воспевает родной край, как какой-нибудь дурачок-поэт, словно вознамерился щегольнуть перед ней тем, что имеет. А она слушает его с восторженным выражением лица, впитывая каждое слово и не сводя взгляда с его губ. Получалось нелепо. Нет, он должен положить конец этой дурацкой ситуации. Он резко переменил тон:— Послушайте, все это чистая правда. Мои земли могут обеспечить их владельцу богатство, потому что там много пашни, и я знаю, как поправить дела моих арендаторов, а, следовательно, и мои собственные. В наших краях дела обстоят куда лучше, чем в Горной стране (Север и северо-запад Шотландии.), куда землевладельцы даже сейчас вынуждены завозить овец, чтобы вконец не разориться. Это называется огораживанием и последствия имеет самые губительные, потому что люди, жившие на этой земле из поколения в поколение, лишаются таким образом всего своего достояния. Им приходится уезжать за океан или переселяться в Англию, чтобы наняться на ваши новые фабрики. Вот почему мне необходимы деньги, Джоан, и у меня есть только один способ спасти то, что досталось мне по праву наследования, — жениться на деньгах.— Я понимаю. Сейчас мы поедем ко мне домой, и вы поговорите с моим братом Дугласом. Он граф Нортклифф, глава нашей семьи. Мы спросим у него, какую сумму составляет мое приданое. Думаю, что оно очень большое. Я как-то слышала, как он говорил моей матери, что нечего изводить меня, пугая участью старой девы. Раз я богатая наследница, сказал он, то смогу выйти замуж за кого захочу, даже если мне будет пятьдесят лет и у меня не останется ни одного зуба.Он беспомощно посмотрел на нее.— Но почему вы выбрали меня?— Понятия не имею, но тут уж ничего не поделаешь.— А вдруг я зарежу вас в постели?Ее глаза потемнели, и Колин ощутил прилив вожделения, такой мощный, что у него захватило дух.— Я сказал зарежу, а не поимею.— Что значит «поиметь»?— Это значит… о, дьявольщина, да где же это клятое лукавство, которым я просил вас запастись? «Поиметь» — грубое слово, простите, что я его употребил.— А стало быть, вы толкуете о занятии любовью.— Да, именно об этом, только я имел в виду вещи более земные, то, что обычно и происходит между мужчиной и женщиной, а не весь этот выспренний вздор, который дамы, должно быть, называют занятием любовью.— Значит, вы циник. Что ж, не можете же вы быть идеальным во всех отношениях. Мои братья Дуглас и Райдер уединяются со своими женами затем, чтобы заняться с ними любовью, а не затем, чтобы их «поиметь». Возможно, позже я смогу вам все это объяснить. Но, разумеется, сначала вам придется научить меня тому, что нужно. Дело не пойдет, если вы будете покатываться со смеху всякий раз, когда я открою рот, чтобы поцеловаться.Колин отвернулся. Он чувствовал себя так, словно его выбросило на необитаемый остров, причем на такой, где вместо тверди — трясина, которая норовит уйти у него из-под ног. Ощущать себя беспомощным — этого он терпеть не мог. Он уже узнал это ощущение, когда лишился своего наследства, — вполне достаточно, чтобы вывести из равновесия любого мужчину. Ему не хотелось снова испытывать его, да еще и в отношениях с женщиной, но она беспрерывно атаковала или парировала, не давая ему опомниться, и притом держала себя таким образом, словно так и надо, словно все ее немыслимые выходки — в порядке вещей и следует принимать их как должное. Ни одна шотландская девушка не позволила бы себе того, что позволяет эта англичанка с ее якобы тонким воспитанием. То, что происходило с ним, было абсурдом, и он чувствовал себя законченным дураком.— Я не буду обещать вам любовь. Я не могу, потому что из этого ничего не получится. Я не верю в любовь, у меня есть на то причины. И этим причинам не один год.— Когда Дуглас женился на Александре, он говорил то же самое. Но с тех пор он переменился. Она не отставала от него, пока он не перешел в истинную веру, и думаю, теперь он с радостью лег бы в грязную лужу, чтобы она смогла пройти по нему, не замочив ног.— Тогда он набитый дурак.— Возможно. Но он очень счастливый набитый дурак.— Я не хочу больше говорить об этом. Вы хоть кого доведете до белого каления. Все, замолчите. Я провожу вас до дома. Мне надо подумать. И вам тоже. Поймите, я всего лишь обыкновенный мужчина, не более того. Если я женюсь на вас, то сделаю это из-за ваших денег, а не из-за ваших прекрасных глаз или красивого тела.Синджен кивнула и тихонько спросила:— Вы правда считаете, что у меня красивое тело?Он выругался, помог ей сесть на ее лошадь и сам тоже вскочил в седло.— Нет, — буркнул он в полном изнеможении. — Нет, не считаю, только замолчите.Синджен не торопилась назад домой, Колин же, напротив, желал доехать до дома Шербруков как можно быстрее. Когда они наконец добрались туда, она, не заботясь о том, едет ли он следом, направила Фанни к конюшням, которые располагались за домом. Он был вынужден последовать за ней.— Генри, пожалуйста, присмотри за лошадьми. Это его милость лорд Эшбернхем.В качестве приветствия Генри дернул себя за огненно-рыжую прядь, свисающую ему на лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20