— Да, хотя волосы у меня гораздо светлее. Должно быть, в нашем роду была какая-то северная принцесса, привезенная издалека.
— Еще мне передавали, — непочтительно перебил Али, — что прославленный пират Хар эль-Дин любил забавляться сразу с несколькими девушками в гареме. Говорят, их крики наслаждения раздавались по всему дворцу. — Али недоуменно покачал головой: — Странно, господин. Неужели у него было несколько языков?
— Кажется, мне следовало бы велеть вырвать язык у тебя, Али, — вздохнул Камал и стукнул раба по плечу. Даже этот несильный удар свалил Али на пол. — Черт возьми, мальчишка, да когда же ты нарастишь хоть немного мускулов? — разозлился он, нагибаясь и поднимая раба. — И запомни хорошенько, безмозглый болван: у мужчины между ног есть все, чтобы дать женщине блаженство!
— Особенно у вас, господин, — кивнул Али.
— Наглый юнец, — бросил Камал, впрочем, без всякой запальчивости и, немного помолчав, объявил: — Я приму суданского посла перед ужином.
— Хорошо, повелитель. Мужчина должен иметь много женщин. Вам следует почаще заглядывать в гарем, хотя бы для того, чтобы люди знали: вы так же могучи, как отец. А у вас даже жены нет!
Камал только покачал головой. Он не хотел брать жену-мусульманку. Он мимолетно подумал о новой девушке, которой придется овладеть сегодня же ночью. Еще одна гаремная пленница, очередное подтверждение его силы и богатства. Интересно, как поступил бы европеец, обнаружив в своей постели готовую на все девственницу? Скорее всего посчитал бы, что попал на небо.
Камал отпустил Али и снова вспомнил о матери. Вернувшись в Оран, он наделил ее властью, о которой женщина может лишь мечтать. Во имя всего святого, как могла она злоупотребить этой властью?!
Глава 4
Камал прошел через огромный центральный двор, отделявший гарем от основных зданий дворца. Вечер выдался не очень жарким; ветви деревьев покачивались на легком ветерке. Тонкий серп луны, медленно поднимавшейся на горизонте, и первые звезды освещали небо неярким желтоватым светом.
Вдоль высоких стен гарема были расставлены стражники; двойные ворота охраняли евнухи. Завидев повелителя, они низко поклонились и распахнули створки резного дерева.
Его взору открылся еще один двор, обсаженный плакучими ивами, низко опустившими густые зеленые ветви. Посреди звенел прозрачными струйками фонтан с небольшим бассейном, окруженный цветами и мраморными скамейками, на которых сидели молодые, прелестные, ярко одетые девушки. Звонкие голоса и смех вторили журчанию воды. В дальнем конце двора изящно изогнутые арки вели в покои гаремных невольниц.
Во дворе неожиданно воцарилась тишина. Женщины заметили повелителя и замерли в благоговейном оцепенении. Его не ожидали. Камал кивнул, и девушки торопливо отвели глаза. Некоторые были ему незнакомы, без сомнения, именно те, кто делил когда-то постель с Хамилом.
— Повелитель!
Радж, старший евнух, переваливаясь с боку на бок, спешил к нему, разгоняя на ходу девушек. Камал почему-то даже обрадовался, что они исчезли.
— Вам следовало бы предупредить заранее о своем приходе, — мягко упрекнул Радж. Камал улыбнулся пожилому евнуху с огромным животом, гладкими, как у ребенка, щеками, и лысой, словно яйцо, головой: евнух скорее всего брил голову, воображая, что это придает ему больше достоинства. Камал считал Раджа столь же умным, сколь и безгранично преданным. Он правил гаремом железной рукой, не допуская ни ссор, ни скандалов, и сумел поладить даже с матерью повелителя.
— Я знаю, куда идти, Радж, — заверил Камал, но евнух все-таки проводил господина к покоям матери, остановился на пороге и низко поклонился Джованне.
— Повелитель! — коротко провозгласил он. Камал оглядел покои матери. Она многое изменила здесь за последние полгода, и обстановка теперь являла собой странную смесь арабского и европейского стилей. С противоположной стены свисала темно-зеленая бархатная драпировка, украшенная яркими цветами из дамасского шелка. Дверной проем был выложен лучшим итальянским мрамором. На резных полочках была расставлена фарфоровая и хрустальная посуда. Пол устилали толстые шерстяные ковры, усеянные разбросанными повсюду подушками. Но мать, кроме того, добавила несколько итальянских кресел с резными подлокотниками. На другой стене висели многочисленные картины, вещь неслыханная, мало того, запретная в мусульманском мире. Мать сидела в кресле, но, как только Камал вошел в комнату, торопливо поднялась.
— Сын мой, — тихо воскликнула она. — Я счастлива твоим желанием разделить со мной ужин.
— Я тоже рад, мадам.
Он легонько прикоснулся губами к ее щеке.
— Ты так добр к одинокой матери.
— У вас нет причин для одиночества, — сухо заметил Камал.
Мать, не отвечая, кивнула Раджу, и тот, в свою очередь, хлопнул в ладоши. Три девушки-рабыни внесли закрытые крышками серебряные блюда и осторожно расставили их на низком столе. Прекрасный костяной фарфор, салфетки, вилки и ножи уже были разложены на столе — еще один европейский обычай, презираемый мусульманами.
Европейская кухня оказалась для Камала приятной неожиданностью после арабской. Он наслаждался кровавым бифштексом и тушеным картофелем, но весьма умеренно пил ароматное красное вино. За ужином они почти не разговаривали. Наконец Камал, чувствуя приятную сытость, со вздохом откинулся на подушки и поднял маленькую китайскую чашечку с кофе на золотом филигранной работы блюдце. Рабыня подала ему зернышки граната на серебряной тарелочке. Мать нетерпеливым жестом отпустила девушку и поднесла к губам бокал с вином. Мусульманам, особенно женщинам, запрещалось пить вино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114