Правда, Фелина была благодарна за милосердие, проявленное к ней в стенах монастыря, но платить за него приходилось терпением и нервным напряжением. А это всегда давалось Фелине с трудом.
Она прошла сквозь узкие двери, открытые перед ней девушкой, и преклонила колено, демонстрируя уважение к матери-настоятельнице. Полная монахиня в строгом черном головном уборе, чьи округлые телеса резко контрастировали с суровым мужеподобным лицом, наклонила голову.
– Поднимитесь, мадам. К вам гость!
Она указала на стоявшую в тени от дверных створок высокую фигуру, которую Фелина не заметила в первый момент. Глаза молодой женщины удивленно раскрылись.
Не может быть! Это какая-то ошибка! Ее воображение, видимо, рисовало перед ней несуществующие образы.
– Я покидаю вас, маркиз, чтобы создать условия для доверительной беседы с мадам, как вы просили.
В самом деле он! Глаза Фелины, не отрываясь, смотрели на угловатые черты лица, замечали новые резкие морщины, идущие от носа к уголкам рта. Невольно сжатые губы яснее всяких слов говорили о том, как трудно ему сдержать гнев, бушевавший внутри.
Она ожидала, что Филипп Вернон будет возмущен и разочарован при встрече с ней. Но даже в самых ярких снах не могла представить, что он, несмотря на тщательно заметенные следы, отправится на ее розыски, и сейчас она будет стоять перед ним.
Она поискала глазами дверь. Ей надо бежать! Нельзя вступать с маркизом в беседу!
Хотя ее попытка ускользнуть была едва заметна, она послужила для Филиппа поводом приблизиться к Фелине одним прыжком и схватить за руку. Его пальцы безжалостно стиснули ее плечи, и Фелина не осмелилась протестовать.
Молча окунулся маркиз в серебристые глаза, обрамленные темными кругами, блеск которых он скорее угадывал, чем видел под опущенными ресницами. Скромное темное шерстяное платье подчеркивало трагическую бледность и слабые следы утомления на ее лице. Он ожидал от нее большего сопротивления, агрессивности, возмущения, а не такого подавленного молчания.
Но именно неожиданная слабость, столь новая и удивительная для ее мятежной красоты, придавала Фелине необычное нежное очарование. Нельзя было сердиться на любимую, сложившую оружие, и теперь совершенно беззащитную. Властный захват его рук перешел в крепкое объятие, и горячий нежный рот взял в плен дрожащие холодные губы Фелины.
Искушение было невыносимым. Как охотно она поддалась бы на полные любви молчаливые уговоры Филиппа, растаяла бы в его сильных руках, предоставив ему все заботы о себе!
Но смесь гордости и страха, забот и любви вынуждала ее сопротивляться. Она уперлась ладонями в грудь маркиза и повернула в сторону голову, так что его поцелуи приходились на висок, под кожей которого он ощущал биение жилки.
– Оставьте меня, мсье! Оставьте меня! Подумайте, где вы находитесь! Здесь монастырь! Уважайте окружающие нас стены.
Теплый тембр ее голоса звучал в ушах Филиппа как музыка. Гораздо меньше интересовал его смысл произнесенных слов. Его лицо озарилось улыбкой, стерев последние следы серьезности.
– Вы стали благочестивой, моя любимая?– поддразнил он ее, забыв об упреках, готовых сорваться с языка, ибо облегчение от того, что она, наконец, нашлась, подавило гнев, вызванный ее глупым поступком.
– Зачем вы пришли? Это бессмысленно. Уходите! Я приняла решение. Я рядом с сестрой стану послушницей и посвящу жизнь молитвам и покаянию, – шептала Фелина.
Она не понимала, что так забавляло его, заставляя глаза блестеть от сдержанного удовольствия.
– В самом деле? – Он уже не скрывал иронии. – А что скажет благочестивая мать-настоятельница о нашем наследнике, который окажется в монастыре? Примет решение сделать его с пеленок священником? Будьте уверены, я в данном случае тоже имею право высказать свое мнение! Мой сын родится в замке Анделис и ни в каком другом месте!
К такому удару Фелина не подготовилась. Откуда узнал он о ребенке? От матери-настоятельницы? Нет. Тогда откуда?
Забыв осторожность, она вскинула подбородок и оглядела его с ног до головы. В этот момент ее обычно проникновенный взгляд выражал лишь растерянность от безвыходности положения.
Заметив в глубине ее зрачков отчаяние, Филипп мысленно обругал себя. Мелочно и глупо было мстить ей за собственные переживания. Их любовь заслуживала лучшего обращения.
– Прости, любимая! Прости, Фелина. Я пришел забрать тебя домой. Почему ты от меня убежала? Разве ты не знаешь, что без тебя моя жизнь лишена смысла?
– Домой? – повторила Фелина еле слышно. – У меня нет дома.
–Есть, моя радость! В замке Анделис, где я, Амори де Брюн, мадам Берта и все остальные будут тебя любить и заботиться о тебе.
– Красивые иллюзии, мсье! Расскажите об этом благородной даме, на которой вы женитесь, потому что она достойна вас. У меня нет на брак с вами никаких прав. Оставьте меня в покое и идите своей дорогой.
Каждое слово сдавливало сердце Фелины, но она продолжала произносить их, хотя последние слова были еле слышны.
Филипп энергично поднял ладонью маленький подбородок и заставил ее вновь посмотреть на себя.
– У тебя есть все права, Фелина! Много удивительного произошло за это время, того, что полностью изменит твою жизнь. Тебе больше нечего бояться, любимая! Все будет хорошо.
Однако Фелина была не той женщиной, которую убаюкивали красивые слова. Она улыбнулась, а в глазах не было и искорки веселья.
– Нечего бояться? Вы должны стать волшебником, дабы совершить подобное чудо.
Следя за сменой настроений на ее лице, Филипп признался себе в собственном бессилии. Он не сумел бы убедить ее несколькими фразами в реальности внезапных перемен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63