Уильям кивнул в ответ, наблюдая, как она ритмично, терпеливо делает стежок за стежком. Казалось, его мать излучает спокойствие и уютное тепло. Он чувствовал, как в ее присутствии ему становится легче. В компании других людей такое если и случалось, то крайне редко.
Молодой человек вздохнул и расслабленно откинулся в кресле, вытянув ноги к жаркому огню. Он лениво оглядел комнату. Большая гостиная, несмотря на название, была, по существу, маленькой комнатой с узкими застекленными окнами, дубовой мебелью и деревянными панелями на стенах. На деревянном дощатом полу были расстелены половички. Турецкие красно-голубые скатерти покрывали столы. На стульях лежали подушки, темно-красные драпировки делали комнату теплой и уютной, придавали ей блеск насыщенного цветом драгоценного камня.
Во времена его детства большая гостиная была настоящим сердцем Рукхоупа. Поужинав в большой столовой, Уильям, его родители и младшие дети собирались в этой гостиной вокруг камина. Здесь проходила большая часть вечеров. Отец садился в кресло, в котором сейчас сидел Уильям, учил его играть в шахматы, шашки или в карты. Растянувшись на коврике перед камином, Уильям слушал истории о ночных набегах, которые рассказывал отец, его родственники и гости, включая Арчи Армстронга из Мертона. Эти были захватывающие, а иногда смешные истории.
Уильям вспомнил, что слушал их с глубоким вниманием, желая поскорее вырасти и стать таким, как его отец. Он мечтал стать таким же ловким, сильным и храбрым, как Аллан Скотт – Разбойник из Рукхоупа, пользующийся широкой славой по всей границе.
Но этот восхитительный, уютный мир, а вместе с ним и все его мечты были разрушены в один день. После смерти отца за замком присматривали родственники Скоттов; Эмма, выйдя второй раз замуж, жила в замке мужа вместе с младшими детьми, а Уильям оставался заложником короны. Он вернулся жить в Рукхоуп только в прошлом году, после того, как его мать и сестра попросили у него разрешения снова поселиться здесь.
Уильям наблюдал сейчас за сестрой и дочерью. Они сидели, сдвинув головы, и тихо смеялись. Он отхлебнул из бокала и почувствовал, как херес теплом разливается по его телу, как напряжение покидает его мышцы.
Однако ничто не могло снять тяжести с его души. Он до сих пор чувствовал себя изгнанником, даже находясь рядом со своей семьей в собственном доме. Он ощущал любовь и взаимопомощь, но они будто обходили его стороной. Казалось, он наблюдает свою жизнь сквозь мутное стеклянное окно или на сцене театра, где шло представление рождественской пантомимы. Спектакль ему нравился, но сам Уильям никогда не принимал в нем участия.
Годы, проведенные в разлуке с семьей, и глубокие раны, которые – он хорошо знал это – никогда не заживут в его душе, были теми корнями, которые питали его одиночество. Он уже никогда не сможет изменить это, потому что не может вернуть отца и Джен. Уильяму оставалось только маленькими глотками пить любовь, которую предлагали ему родные, – медленно, осторожно, никогда не осушая залпом целый бокал. Так, как он пил сейчас крепкое, хорошее вино.
– Расскажи мне о Тамсин, – тихо попросила мать, постепенно переходя на шепот. – Она такая же упрямая, как ее отец? Мне показалось, что да, но по-своему. Я думаю, она просто слишком свободолюбивая.
– Эта девушка во многом похожа на отца. Она сбежала, когда я вез ее сюда, потому что не хотела сидеть в моем темном, ужасном подземелье. Я уже рассказывал эту историю раньше, – Уильям улыбнулся.
Хелен громко рассмеялась. Кэтрин мигнула, глядя на нее, и издала радостный булькающий звук.
– Подземелье! Полагаю, ты позволил ей поверить в это! – Серебряная иголка, за которой тянулась черная нить, блеснула в руках Эммы.
– Позволил… Она, как спичка, мгновенно разжигает во мне желание ее подразнить.
– И это навело тебя на мысль жениться на ней, – усмехнулась Хелен.
Уильям ничего не ответил, только скривил губы. Эмма прыснула, и Уильям повернулся к матери. Отсветы огня из камина играли на ее лице, на светлых волосах под черной остроконечной шапочкой. Она прищуривала глаза, вглядываясь в вышивку, и закусывала губу, становясь похожей на молоденькую девушку. Прожитые годы тяжкой ношей легли ей на плечи, Уильям знал это, но возраст только усиливал притягательную красоту леди Эммы.
Хелен, осторожно поддерживая Кэтрин, смотрела на брата.
– Может быть, у нее была еще одна веская причина сбежать? Например, твое жестокое обращение с ней. Или твой злодейский нрав, – весело поддразнила она Уильяма.
Он состроил в ответ гримасу, которой часто пугал сестру в детстве. А про себя отметил, как красива Хелен при мягком свете свечи. В ее карих глазах танцевали огоньки, каштановые волосы были гладко уложены под шапочкой-полумесяцем. Раннее вдовство погасило ее внутреннюю искру, а шрамы на лице заставили стесняться своей внешности. В конце концов, она привыкла постоянно ходить в черном и говорить, что никогда снова не выйдет замуж, а останется в Рукхоупе так долго, как позволит ей брат. Уильям, конечно, разрешил бы ей остаться навсегда, но он хотел, чтобы Хелен снова была счастлива. Он видел, как одиночество все больше ложится тенями вокруг ее глаз, и ощущал, что в его собственных глазах притаился брат-близнец ее одиночества. Они все вместе – он, Эмма и Хелен – делили печаль и трагические воспоминания, и лишь иногда им доставалось немного счастья. Любовь и боль переплели их жизни, как переплелись виноградные лозы и цветы на прекрасной вышивке Эммы.
Может быть, еще и поэтому он так охотно согласился на эту фальшивую женитьбу, вместо того чтобы создать настоящий союз с Тамсин или с другой женщиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133