Не знаю, — барон пожал плечами. — Скорее всего, он просто направит свою ярость на что-нибудь другое. — Николас колебался, будто хотел сказать что-то еще.
Гарри расплакался всерьез, и Эмилин принялась качать и успокаивать его.
— Что его так беспокоит? — раздраженно спросил Николас.
— Зубы иногда режутся очень болезненно. А что говорит король о действиях Уайтхоука?
— Король передал дело в суд и с тех пор больше ничего не предпринял. Сейчас, когда вмешался архиепископ, только он сможет уладить дело. Если мирное разрешение вообще возможно?; — добавил он, слегка повышая голос, чтобы быть услышанным за детским плачем.
Гарри издал истошный вопль, и Эмилин принялась укачивать его, вконец измученная. Локон совсем выбился из-под капюшона и упал на глаза. Она раздраженно попыталась сдуть его.
Николас дотронулся до головы мальчика. Светлые мягкие кудри ласкали пальцы. На минуту ребенок замолчал, уставившись на нового человека.
— Уже холодно. Что, черт возьми, вы оба тут делаете в темноте?
— Гарри не спит, милорд, — ответила Эмилин. — Ночные прогулки иногда действуют успокоительно.
— Вы бледны, это заметно даже в лунном свете, — нахмурившись, произнес Николае. — А вы-то сами спали этой ночью?
Девушка покачала головой.
— Нет, но, наверное, он скоро устанет.
— Пойдемте. — Он взял ее за локоть и быстро повел к двери в башню. При неверном свете факелов они начали спускаться по винтовой лестнице.
Николас довольно бесцеремонно тащил ее по темному коридору, пока они не дошли до его спальни. Гарри все это время почему-то молчал — возможно, удивленный стремительным движением.
Николас ввел ее в комнату и закрыл дверь. Свет камина отбрасывал повсюду таинственные танцующие тени; немного пахло дымом.
— Дайте его мне, — произнес Николае. Эмилин повернулась.
— Милорд?
— Он не пойдет?
Барон взял ребенка из рук Эмилин. Гарри не сопротивлялся.
— Ну, парень, давай проверим, сможешь ли ты одолеть закаленного в боях рыцаря. — Он подбросил малыша, и тот неуверенно, но довольно хихикнул.
— Я посижу с ним. А вы отдохните в солярии. — Николас поднял бровь: — Или поспите в своей комнате, если подобная близость смущает вас, — холодно добавил он.
Его колкость не прошла мимо Эмилин, и она отвела глаза.
— Милорд, это женское дело — сидеть с капризничающим ребенком.
— Неужели? Я знаю, что Элрик сидит со своими мальчишками, когда они болеют. А ребенок… э…э… сухой?
Эмилин потрогала штанишки.
— Да.
— Тогда идите. Сейчас немного за полночь. Я не устал и многое должен обдумать. Убаюкать ребенка не будет для меня большой обузой.
Сомневаясь, представляет ли барон, за какое дело взялся, Эмилин сжала губы. Но ее мысли тонули в тумане, а глаза слипались.
— Я действительно устала, — призналась она. — Если можно, посплю часок. Когда он уснет, положите его, пожалуйста, куда-нибудь, откуда он не упадет.
— Я знаю, что дети проворны, как хорьки — упадет, так заберется обратно. Идите. — Барон уселся перед камином в кресло с высокой резной спинкой и устроил малыша у себя на коленях.
Эмилин положила руку на щеколду, но не спешила уходить. Потом повернулась и, пройдя через спальню, откинула занавес, прикрывающий вход в солярий.
Она проснулась, моргая, в густой темноте и села. Сквозь закрытые ставни пробивался лунный свет. Еще не рассвело. Она спала всего час или два.
Отодвинув занавеску, Эмилин заглянула в освещенную огнем камина спальню. Кресло было повернуто к ней спинкой — так, что сидящего в нем не было видно. Но зато хорошо были слышны звуки — храп и негромкое посапывание. Эмилин вошла в комнату.
Николас спал, положив голову на спинку кресла. Густые черные ресницы, словно полумесяцы, выделялись на разрумянившихся от огня щеках. В минуты отдыха лицо его казалось необыкновенно красивым — сильным, высеченным резцом мастера, словно изображение святого, раскрашенное в мягкие тона. Девушка с удивлением поняла, что впервые видит его спящим.
Рука Николаса покоилась на голове Гарри: пальцы запутались в мягких кудрях. Ребенок спал в такой позе, словно грудь Николаса служила ему удобной подушкой. Щекой он прижался к мягкой шерстяной куртке барона, рот был сладко приоткрыт.
Эмилин с улыбкой дотронулась до теплой, чуть потной головки ребенка. Потом ее рука скользнула по волосам Николаса, с нежной лаской пригладив темные кудри. Ни один, ни другой не проснулись, когда девушка подняла Гарри и прижала малыша к груди. Она тихонько отнесла его в солярий и положила на кровать, прикрыв своим плащом.
Потом подошла к окну и приоткрыла ставни. Голубой лунный свет хлынул в комнату. В душе царило смятение. Черный Шип — Николас — так близко, всего в нескольких шагах от нее!
Какая-то боль в душе упорно твердила, что он потерян после ее горячего и неосторожного заявления, что она больше не считает себя его женой. Горько сожалея о своей несдержанности, Эмилин прекрасно помнила, чем она вызвана: вероломством Николаса.
Вздохнув, девушка положила руки на каменный подоконник. Сейчас Николас проявил неожиданную доброту. Но он любит Гарри, и эта забота направлена на него. Он не попросил прощения, даже не упомянул о том, что произошло между ними. Он вел себя холодно по отношению к ней, но все ее существо с жаром отвечало на его близость.
Неожиданно за спиной послышалось какое-то движение. Портьера откинулась, в тишине раздались шаги.
Эмилин в испуге сжала край подоконника, но не повернулась. Сапоги Николаса негромко стучали по деревянному полу. Вот она почувствовала и тепло, и ритм его тела. Плечи ее напряглись.
Николас стоял так близко, что дыхание его шевелило ее волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132