Но он лишь рассеянно кивнул и попросил отнести табак в его кабинет.
Она застыла на пороге маленькой столовой, где виконт пил чай, и с минуту молча смотрела на любимого человека, не в силах поверить, что он проявил такое равнодушие. Тогда он поинтересовался, в чем дело, не забыла ли она дорогу в кабинет? Сухо кивнув, миссис Литон пошла выполнять поручение. В следующий раз они встретились уже за ужином в гостиной.
В надежде произвести на виконта впечатление она оделась с особой тщательностью, стараясь подчеркнуть свою зрелую женственность, и даже причесалась в его вкусе. Но все напрасно! Он держался с ней по-дружески, даже немного фамильярно, к примеру, попросил снять нагар со свечки, стоявшей рядом с его тарелкой, при этом не проявил к ней как к женщине совершенно никакого интереса. Неужели она стала для него кем-то вроде прислуги?
На балу ее беспокойство усилилось – время шло, а Эннерсли все никак не приглашал ее танцевать. Потом, увидев его вальсирующим с Салли Джерси, она поняла, что ждать больше нечего, и, донельзя расстроенная, отправилась в гостиную, где леди Рамсден разглагольствовала на свою любимую тему, – что можно и чего нельзя делать примерному члену общества.
Одно утешение – потрясающий успех любимой дочери Энджел! Гости валом валили на ее первой бал! Миссис Литон улыбнулась и мечтательно вздохнула: Золотой Заяц прибыл одним из первых и сразу пригласил Красавицу танцевать. Завидный жених! Если он сделает ей предложение, будущее всего семейства обеспечено!
– О, мне кажется, сегодня вы выглядите как-то необычно, мисс Литон! – воскликнул Филипс Золотой Заяц, усевшись возле Шарлотты на стул у стены. – Не пойму, почему! Дело не в одежде и не в прическе – они, как всегда, безупречны, – что-то новое появилось в выражении лица… Уж не влюбились ли вы в кого-нибудь из наших славных юношей? – Он изящным жестом обвел рукой бальную залу и расплылся в добродушной улыбке.
Смущенно вспыхнув, Шарлотта отрицательно покачала головой. Ее рука дернулась к переносице, чтобы поправить очки, однако их там не было. Девушка специально оставила их в спальне, но пока не привыкла к их отсутствию, поэтому то и дело касалась носа и, не обнаружив на нем очков, растерянно опускала руку.
– Хотите, я открою вам свою маленькую тайну, мистер Филипс? – спросила она, наклонившись к уху самого многообещающего поклонника своей сестры.
– Нет, милая, позвольте, я сам догадаюсь! – ответил он и, поднеся к глазам лорнет, принялся внимательно осматривать ее платье и прическу. – Наверняка все объясняется очень просто: вы изменили в своем облике какую-нибудь малозначительную деталь!
В его тоне и взгляде было столько добродушной заинтересованности, что Шарлотта улыбнулась.
– Вы посмеетесь над собой за то, что сразу ее не заметили, мистер Филипс, – обмахиваясь расписным веером, ласково поддразнила его она.
Пока Филипс разглядывал ее лицо, она, в свою очередь, тоже могла, не стесняясь, смотреть на него, и ее радовала такая возможность, потому что с первой же встречи в театре этот человек вызвал в ней живейший интерес. Было в Филипсе что-то цельное, сильное и одновременно трогательное. В последние несколько дней им довелось довольно часто беседовать, и она все больше и больше проникалась к нему уважением и симпатией. Как ее злило прозвище Золотой Заяц, этот грубый, насмешливый намек на огромное состояние Филипса! Девушка видела, что на ее нового знакомого обидное прозвище действовало, как удар хлыстом, хотя он и делал вид, что ему это безразлично. Он признался, что хотел даже расстаться со знаменитой тростью, от которой пошло прозвище, – дорогой сердцу вещицей, подарком отца ко дню совершеннолетия, но по зрелом размышлении решил, что насмешки толпы не стоят такой жертвы. Шарлотта похвалила Филипса за выдержку, и с той поры он, продолжая хлопотливо ухаживать за Энджел, стал уделять внимание и Шарлотте – справляться о ее здоровье, заговаривать с ней о погоде. Очень скоро выявилась общность их интересов, и часто, особенно когда Энджел плотным кольцом обступали поклонники, Шарлотта и Филипс подолгу беседовали на всевозможные темы – от свежего эссе в газете «Икземинер» до размещения в Британском Музее статуй из Парфенона, приобретенных графом Элгином. Одна из неиссякаемых тем их разговоров – красота и все с ней связанное – неизменно возвращала Шарлотту и Филипса к Энджел, и они вместе восхищались прелестным лицом, фигурой и музыкальной одаренностью Красавицы.
Ко дню бала Шарлотта поняла, какого рода любовь питал Филипс к ее сестре. В отличие от юнцов, превозносивших в стихах прелести Энджел, его толкала к ней благородная страсть к прекрасному, в которой не было ничего чувственного. Много лет Филипс провел в погоне за прекрасным, превратив свой огромный дом в Оксфордшире в настоящий храм искусства, полный великолепных картин, скульптур, фарфора, древних ваз, изящных табакерок, старинного оружия и драгоценностей. Филипс смотрел на Энджел с вожделением коллекционера или кладоискателя, нашедшего долгожданное сокровище. И хотя он никогда прямо не говорил о своих намерениях, Шарлотта догадалась – он видел, что красота Энджел станет венцом его блестящей коллекции.
Шарлотта только однажды попыталась открыть Филипсу глаза на маленький, но существенный изъян и его вполне невинных планах. Как-то на танцевальном вечере она спросила его, имел ли он случай поговорить с Энджел по душам. Смущенно нахмурившись, Филипс пробормотал, что имел, но недолго – из-за проклятых молокососов, вечно увивающихся за ней. Однако, по его словам, и этого оказалось достаточно, чтобы убедиться:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89