Когда ладони Эдварда сползли на ее ягодицы и он начал медленно, но сильно прижимать ее к себе, она застонала и прильнула к нему. Теперь для нее исчезло все – кроме Эдварда, кроме запаха его кожи и согласного движения двух тел, изнывающих от желания.
Неожиданно он опустил ее на пол и, откинув покрывало, велел ей поскорее укрыться – если, конечно, она не хочет простудиться. Джулия благодарно засмеялась и юркнула в постель, и он тоже разделся и лег с нею рядом.
От его тепла, от нежности его губ и рук ей стало удивительно хорошо. Шелковистые волосы на его груди, руках и ногах приятно щекотали ее. Она гладила его спину и руки и то целовала, то ласкала его, то тихонько покусывала его верхнюю губу, и тогда его – а может быть, ее дыхание скользило по ее щеке. Желание наконец сделалось нестерпимым для обоих. Когда его язык проник в ее рот, она задрожала и прильнула к нему еще сильнее. Тогда он осторожно разомкнул ее ноги и слился с ней в единое целое, завладев ее телом, сердцем и душой.
Все мысли оставили ее, и, соединившись с ним, она начала двигаться с той же природной размеренностью, что и он. Теперь уже нельзя было определить, где чье дыхание. Под тяжестью его тела воздух шумно вырывался из ее груди. Эдвард двигался властно и сильно, и с каждым его движением ее наслаждение росло. Она услышала стон, но не поняла, чей – свой или его. Время, казалось, кануло в небытие, и вместе с ним исчезли все предметы в комнате, и пламя свечей, и приглушенный уличный шум. Были только их тела, слившиеся в размеренном движении, их души, соединившиеся в упоении, только блаженство и уверенность, что Эдвард ее муж, а она его жена, и что иначе быть уже не может.
Радость владела всем ее существом. Из ее глаз струились слезы, с губ рвались стоны, а сердце жаждало только одного: знать, что ни жизнь, ни смерть не разлучат их. Она отдала ему себя; она вобрала его в себя. Отныне она будет принадлежать ему всегда.
* * *
Утром Джулия проснулась с ощущением трепетной радости в сердце. В щель между выцветшими малиновыми занавесками лился яркий свет. Теплое дыхание Эдварда ласкало ее щеку. Подтянув простыню к подбородку, она зажмурилась, и тотчас память вернула ее на несколько часов назад.
Потом, ночью, Эдвард снова овладел ею, на этот раз безо всякой нежности, грубо и неистово. Джулия сама себе казалась частью какого-то первобытного мира, в котором нет ни правил, ни приличий, только их обнаженные тела. Каждый раз, когда он яростно устремлялся в ее плоть, ее пронзало острейшее наслаждение. Ее ноги обвивали бедра Эдварда, она чувствовала себя самкой, которая спаривается с самцом, потому что так велит ей вечный закон природы. Он терзал ее шею, плечи, грудь. Кровать скрипела, вздрагивала и стукалась о стену. Он подвел ее к краю пропасти и столкнул вниз, и она упала в пучину блаженства, из которой не могла и не хотела возвращаться.
А под утро они опять соединились, но и это соединение было не похоже на предыдущие. Оно было нежным и неторопливым, а предстоящее расставание словно оставляло их желание неутоленным, хотя они дарили себя друг другу щедро и ласково. В сердце ее остался страх за завтрашний – вернее, уже сегодняшний – день. Эдвард нежно целовал ее и шептал на ухо:
– Скоро начнется сражение… Я не хотел, чтобы ты приезжала. Но – Боже! – как я счастлив оттого, что ты сейчас со мной.
Взглянув на него, она поняла, что он прощается с нею. Наверное, так всегда перед битвами прощались со своими женами мужчины. Почему же она не думала об этом раньше? Почему за своими бесчисленными заботами ни разу не попыталась представить по-настоящему, что значит быть женою Эдварда?
Эдвард – офицер, он должен идти на войну.
Эта мысль прочно вцепилась в нее и не хотела отпускать. Слепящий страх затмил чувство покоя, только что владевшего ею, и все ее представления о том, какой будет их с Эдвардом жизнь.
Когда он проснулся и тихонько поцеловал ее в щеку, она притворилась спящей. Стараясь ее не будить, он выбрался из кровати и начал собираться. Она не удивилась: он еще ночью говорил, что утром его полк выступает к Суанскому лесу. Потом его голос послышался уже из гостиной: он объяснял что-то своему денщику. Через несколько минут он вернулся и тихонько забрал из спальни все свои вещи. Сердце Джулии наполнилось невольной благодарностью: он заботился об ее удобствах и достоинстве – разумеется, в той мере, в какой они вообще возможны для женщины, проснувшейся утром в чужой постели.
Джулия уже почти час лежала в постели, страшась наступающего дня. Неожиданно ей стало стыдно: можно ли быть такой малодушной? Почему мысль о том, что Эдвард идет на войну, стерла из ее памяти все нежные слова, которым она с таким удовольствием внимала этой ночью? Ей захотелось вдруг оказаться как можно дальше отсюда и не слышать приглушенных голосов Эдварда и его слуги из соседней комнаты. Ей захотелось обратно в Англию. В голову лезли страхи, и отогнать их было невозможно: чудилось, будто над кроватью реет сама смерть и только ждет момента, чтобы отобрать у нее Эдварда.
Джулия уже знала, что такое смерть. Да, наверное, дело было именно в этом: она уже знала. Если бы мама не погибла тогда на дне каменного карьера, если бы братья не вышли в тот день в море… Она зажмурилась, но горячие капли уже просочились сквозь ресницы. Перекатившись на спину, она закрыла лицо руками и всхлипнула. Только бы он не погиб!.. Этого она не вынесет.
Дверь отворилась, потом затворилась снова, и послышались шаги. Джулия замерла, крепче прижав руки к лицу.
– Джулия, что случилось? – Эдвард попытался развести ее руки, но она не далась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135