— Разумеется, нет, — отрезал Стоунлей.
— Совсем-совсем нет?
— Значит, ты с ней согласна?
— До некоторой степени, — ответила Эмили. — Шарлотта, конечно, не представляет, что значит быть одним из самых желанных женихов Лондона, и не знает, с каким усердием некоторые леди преследуют тебя.
— Тем не менее, ты считаешь, что я виноват.
— Да, виноват, — сказала она, но в голосе ее не было суровости. — Но я не могу винить только тебя одного. Ты не можешь год за годом неусыпно стоять на страже своего поведения. Но я заметила, что в последние два, возможно, три сезона твое терпение стало иссякать.
— Ты говоришь о том случае, когда я оставил мисс Дансфолд в центре зала на балу у миссис Найт?
— Со стороны мисс Дансфолд, вероятно, было не совсем мудро говорить тебе о своей любви во время вальса. Но, Эдвард, ты оскорбил ее женскую гордость.
Он тяжело вздохнул.
— Ты не представляешь, как я от всего этого устал. До крайности. Сделай одолжение, Эмили, найди мне жену. С легким, как у тебя, характером и таким же добрым сердцем. Все, что от тебя требуется, это сказать: «Женись на ней», и я тут же поведу ее к алтарю.
— Будь осторожен, — предупредила Эмили. — Если ты помнишь, у меня есть кузина, приятнейшая дама средних лет. У нее очень легкий характер и добрейшее сердце, и она была бы тебе прекрасной женой…
— … но у нее не хватает зубов, она некрасива, старше меня и страшная зануда. Нет уж, благодарю. Возможно, мне не следует давать тебе так много власти… ты, безусловно, злоупотребишь ею.
— Не сомневайся.
Леди Перселл сидела на диване у окна, сосредоточив взгляд на своих кружевных перчатках.
У нее как-то по-особому начинала болеть шея, едва какая-нибудь молодая особа начинала охоту на Стоунлея. Леди Перселл подняла подбородок, пытаясь утишить ломоту. Но это не помогло. Боль усиливалась и от шеи пробиралась своим обычным путем — к сердцу.
Леди Перселл семь лет назад отдала свою руку Перселлу. Сейчас ей исполнилось тридцать четыре года, она обожала своих детей, за которыми смотрела целая армия нянек, при двух старших мальчиках состоял домашний учитель.
Ее супруг — пятый барон, лорд Перселл — оказался преданным мужем и отцом. Он каждый день доказывал ей свою любовь — словами, добрым отношением, дорогими подарками, которыми всегда старался угодить ей. Она улыбнулась ему, надеясь, что это поможет ей преодолеть резкую боль и избавит от испытываемого страдания — привычного и неизбывного.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил, подойдя к леди Перселл, ее муж. Предложил ей руку, и она поднялась и нежно оперлась на нее.
— У меня… разболелась голова, — ответила она.
— О, дорогая, впереди еще обед. Но, если хочешь, я могу извиниться перед принцем.
— Нет, — поспешно отозвалась леди Перселл.
Боль скоро достигнет головы. Правый глаз почти совсем перестанет видеть, и начнется очередной приступ мигрени. Но ни за что в мире она не упустит возможности понаблюдать, как будет действовать мисс Эмберли, пытаясь завоевать сердце Стоунлея, и как сам лорд поведет себя.
Только представить — эта девчонка дала ему отпор в Королевском Павильоне.
Сама она никогда не была так хитра и потому вышла замуж за Перселла, когда не смогла завладеть лордом Стоунлеем. Лорд подверг ее испытаниям, и она выдержала их. Но даже сейчас, спустя столько времени, леди Перселл не знала, чем же она разочаровала его.
Где же я допустила ошибку? — в тысячный раз выкрикнул ее разум. Боль стискивала голову, била в висок.
Леди Перселл знала, что Стоунлей дал ей полную свободу, как десятку других до нее и десятку — после, но что же она сделала не так?
Она понравилась Эмили Гастингс, и на некоторое время они даже подружились, то же происходит сейчас и с мисс Эмберли.
Леди Перселл знала, что принцу нравится ее общество, в этом она не ошибалась.
Кроме того, она прекрасно танцевала со Стоунлеем, а когда приходил черед показать свои другие дарования, кто мог сравниться с ней в знании французского или итальянского языков, превзойти в игре на фортепиано или в искусстве акварели?
Она даже добилась успехов в верховой езде, что больше всего нравилось лорду, — стала великолепной наездницей. Он брал ее с собой на верховые прогулки.
И по сей день она не поняла, почему в июне 1813 года, в последний вечер лондонского сезона, он попросту оставил ее. Не сказав ни слова, не попытавшись хоть как-то объяснить такую перемену в своем отношении к ней и, что самое ужасное, так и не сделав ей предложения.
До конца лета она оплакивала свое разбитое сердце.
— Нет, — запоздало повторила она мужу. — Неразумно будет оказать такое неуважение Его Королевскому Высочеству.
Они вошли в галерею. Синий бамбук и розовые стены усилили боль в виске и тошноту. Она ненавидела убранство Павильона и не принимала блажь принца, испортившего дворцовую постройку коллекцией китайских статуй, фонарей и нескладной бамбуковой мебелью.
Взгляд леди Перселл нашел объект ее болезненного внимания — мисс Эмберли. Каштановые локоны девушки, искусно перевитые жемчугом, выделялись издалека. Леди Перселл задумалась, как могло случиться, что своим нелепым обмороком в банкетном зале две недели назад эта молодая особа возбудила интерес Стоунлея? Лорд, бывало, смотрел на нее таким же взглядом — так смотрит покупатель на аукционе у Таттерсолла, когда, приобретая верховую лошадь, выявляет все ее достоинства и недостатки.
Леди Перселл пристально смотрела мисс Эмберли в затылок, и ею овладевало уныние. Она не услышала обращенных к ней слов мужа, пока тот не ущипнул ее за руку.
— Дорогая?
— Да, что такое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76