Никогда в жизни ему не случалось испытывать такого приятного нападения.
Беатриса начала кружиться по гостиной; Кит, ухватив ее маленькие пальчики, занял место кавалера, напевая мелодию Генделя.
Когда принесли пунш, Хью предложил Сиддонсу пригласить в гостиную всех, кто хотел бы посидеть полчасика у камина, распевая рождественские гимны. Мэри тут же уселась за фортепьяно, и, когда слуги начали заполнять гостиную, раздались первые такты старинной уэльской песенки «Украсим дом наш остролистом».
После того как все разошлись по своим комнатам, Мэри осталась в гостиной одна. Стоя спиной к камину, она любовалась прекрасной картиной, созданной ею вместе с сестрами Хью. Свечи догорали, было уже очень поздно, но она никак не могла заставить себя уйти.
Еще немного. Еще несколько минут… В этот вечер Мэри была счастлива, именно о чем-то подобном она мечтала, уезжая из Брайтона. Разумеется, она мечтала еще о Хью… Но он был обручен, и с этим она ничего не могла поделать — во всяком случае, пока. Однако в лоне семьи Лейтон она обрела былую радость — ту самую, которую испытывала здесь четыре года назад.
Мэри была единственным ребенком в семье, а мать ее умерла, когда ей не исполнилось и пяти лет. Отец больше не женился, и всему, что Мэри знала о жизни, она научилась у любимой, но странноватой тетки. Ее отец был довольно легкомысленным человеком и, хотя очень любил дочь, редко показывался дома. Мэри была незнакома атмосфера совместных проказ и шалостей, царившая в большой семье Лейтон. И все-таки — возможно, потому, что ее отец отличался той же природной живостью, что и отец Хью, — она выросла такой же бойкой и шустрой, как Джудит и Констанция. Встретившись в пансионе с близнецами, она сразу нашла в них родственные души. Когда они пригласили ее летом погостить, радость ее была безгранична.
Сейчас Мэри тоже была счастлива, но по-другому. Она помогла осиротевшей семье обрести вновь рождественское настроение, и это доставляло ей огромное удовольствие. Поэтому ей и не хотелось уходить из этой комнаты, расставаться с тем ощущением, которое возникло в ней, когда Кит разжег рождественское полено.
Она глубоко вздохнула, и этот звук в пустой гостиной показался ей настолько глупым, что она засмеялась.
В этот момент дверь открылась, и на пороге возник удивленный Хьюго.
— Значит, ты не ушла вместе с сестрами? Я услышал смех и вдруг обнаруживаю здесь тебя! Тебе известно, что уже второй час? Ты еще не устала после всех сегодняшних приключений и развлечении?
— Нет, — улыбнулась Мэри и снова подумала, как он хорош собой. — А тебе здесь стоять не полагается.
— Почему бы это? — приподнял брови Хью.
— Ты стоишь под омелой и если не остережешься, я могу воспользоваться этой ситуацией.
До чего же она вдруг осмелела!
Хью, казалось, хотел сказать что-то, но передумал. Войдя в комнату, он закрыл дверь.
— Ты шутишь, надеюсь, поэтому я не стану осуждать тебя за такие неподобающие речи.
Сама не понимая, почему она это делает — быть может, потому, что он вошел и закрыл дверь, — Мэри опустилась на софу у камина и, сбросив туфли, поджала под себя ноги. Это было, конечно, не слишком прилично, но Хью и бровью не повел. Он тоже сел на софу — правда, не рядом с ней, а на почтительном расстоянии, — устремив взгляд на догорающее пламя.
Несколько минут в комнате царила мирная тишина, нарушаемая только потрескиванием дров в камине.
— Я здесь так счастлива, Хью, — сказала наконец Мэри. — Ты представить себе не можешь, как мне у вас хорошо! Мне, конечно, очень не хватает твоих родителей, но Беатриса так ко мне привязалась, а Джудит и Констанция придумать не могут, чем бы им меня еще развлечь. Даже Кит обращается со мной как с сестрой. Мне так жаль, что у меня никогда не было своих собственных братьев и сестер!
— Я понимаю тебя, — сочувственно отозвался Хью. — Я помню, как ты рассказывала мне о своем детстве. Я рад, Мари, что ты приехала к нам. Я надеюсь, ты простишь, что поначалу я вел себя не слишком гостеприимно.
— Если ты простишь мне мое вторжение без приглашения.
— Если наступит такой день, когда лучшая подруга моих сестер будет вынуждена соблюдать церемонии, — значит, мы, Лейтоны, перестали быть Лейтонами!
Бросив на него быстрый взгляд, Мэри отвернулась. Сегодня, когда ее сердце так полно, ей нельзя смотреть на Хьюго! Еще немного — и она забудет о приличиях и признается ему в любви. Поэтому Мэри сосредоточилась на синих, белых и красных язычках пламени, лизавших обуглившееся полено.
Потом Хью заговорил — просто так, обо всем и ни о чем. Об испытаниях, постигших его после смерти родителей, о том, как опустел и помрачнел их дом после того, как родителей погребли в фамильном склепе, о своих надеждах возродить благополучие семьи и устроить замужество сестер. Он говорил о том, как приятно, что Кит такой разумный и сознательный для своего возраста, что Беатриса — такое любящее, отзывчивое, ласковое дитя, хотя она и росла без матери.
Больше всего его волновала Амабел. Она так и не поправилась, хотя врачи их обнадеживали. Амабел по-прежнему оставалась в своей коляске и страдала головными болями так часто, что ему все труднее было простить себя за тот несчастный случай.
Мэри знала все об этом происшествии — ей писали о нем Джудит и Констанция. Амабел тогда две недели была без сознания, близнецы умоляли Мэри приехать, но она в то время ухаживала за больным отцом, которого через месяц и похоронила. Сама в горе, она не могла оказать тогда поддержку Лейтонам, потому что сама в то время нуждалась в поддержке. Сейчас Мэри рассказала об этом Хью. Из всех тяжких периодов в жизни, что ей пришлось пережить, самым мучительным для нее был тот, когда их одновременно поразили удары судьбы и лишили ее возможности помочь своим друзьям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81