— О да, я согласна. Расскажи мне об отце. Ты часто его видела?— Да. Он часто приходил к нам.— Моя мать не знала об этом…— Дорогая моя сестра, мужчина не сообщает одной любовнице, когда он идет к другой.— Я уверена, что моя мать даже не представляла себе ничего подобного.— Это так. Но мы знали, что он жил с ней. Мы не могли не знать. Она занимала положение госпожи. Видишь ли, Хессенфилд был как король. Он делал то, что хотел.Я попыталась вспомнить маму, и хотя воспоминания были туманными, мне трудно было поверить, что она сознательно могла находиться в такой ситуации.Эмма же воспринимала это как шутку.— Я на четыре года старше тебя, — сказала она, — и многое могу вспомнить. Она выглядела несколько… как это сказать… неуместным в наших комнатах на улице Сен-Жак. Мы много лет жили там над книжной лавкой. — Она сморщила нос. — И я до сих пор чувствую запах книг. Некоторые из них не очень хорошие… не очень хорошо пахнут. Отец заполнял собой всю нашу комнату, когда находился там. Он был такой импозантный; глядя на него, мы чувствовали себя жалкими нищими… но он, казалось, не замечал этого, потому что был так счастлив видеть нас. Он брал меня на колени и называл маленькой красавицей. Я почувствовала себя такой одинокой, когда он умер. Это были несчастные годы. Мы стали жить бедно. Правда, продавец книг был добр к нам. Мама работала у него в лавке, я помогала. Мы могли бы продать кольцо и часы, но мама сказала: «Нет, никогда. Придет день, и ты поедешь в Англию. Когда война кончится…» Потом она вышла замуж, а я поехала в Англию. Я стала не нужна ей, ведь у нее теперь новая семья. А я нашла свою, не правда ли? Дядя Пол хорошо относится ко мне. Если бы я не была его племянницей, то вышла бы за него замуж. А потом я нашла и сестру.Ей нравилось раздражать меня, постоянно напоминая о том, что я незаконнорожденная. Но ведь она тоже была такой.— Внебрачные дети — дети любви, — сказала Эмма однажды. — Это звучит романтично, правда? Я ничего не имею против того, что я незаконнорожденная… пока моя семья заботится обо мне.Она призналась, что вид господ, разъезжающих в своих экипажах, вызывал у нее жгучую зависть. Еще она видела, как титулованные вдовы в портшезах отправлялись на утреннюю мессу. И она не слишком завидовала, ибо они были старые, а стать старой — это страшно. Эмма всегда хотела быть леди в экипаже, с наклеенными мушками, в парике, напудренной и надушенной; хотела ехать по улицам, разбрызгивая парижскую грязь на прохожих и привлекая внимание таких же элегантных молодых людей в экипажах, останавливаться, с лукавым видом назначать свидания, посещать театры, вызывать восхищение мужчин и зависть женщин. Жизнь в Париже была куда более интересной, чем в Хессенфилде, но Париж означал нищету, а Хессенфилд — богатство.Хотя прошла всего одна неделя, я чувствовала себя так, будто уже давно живу в Хессенфилде. Мои беседы с дядей Полом и Эммой способствовали тому, что я осознала себя частью этого места. Нередко приезжали дядя Мэтью и Ральф, а также другие люди, в основном мужчины. Иногда они обедали с нами, причем я замечала, как они осторожны в разговорах. Я поняла, что напряжение, замеченное мною по прибытии, скорее возросло, чем ослабилось.Однажды я вошла в комнату дяди. Он сидел в кресле, его колени были укрыты клетчатым пледом. Я увидела бумаги, соскользнувшие на пол. Он уснул и уронил их. Листочков было, кажется, шесть, некоторые лежали немного в стороне от кресла. Я в нерешительности остановилась, затем тихо подошла и подняла один из них.Меня охватило изумление. Это был портрет очень красивого мужчины. Наверху было написано: «Яков III, король Британии». Внизу перечислялись достоинства этого, истинного короля и объявлялось о том, что скоро он вернется и предъявит права на королевство. Когда он это сделает, его народ должен быть готов выразить свою лояльность к нему. Я почувствовала, как кровь бросилась мне в голову. Это же измена нашему королю Георгу! Я подняла глаза. Дядя Пол смотрел на меня.— Ты, кажется, озадачена тем, что прочитала, Кларисса, — сказал он.— Я их нашла на полу…Я начала собирать листочки и при этом не могла не заметить, что они все совершенно одинаковые.— Они соскользнули с колен, когда я задремал, — сказал дядя.— Это же… измена, — прошептала я.— Да, верно, можно назвать это и так. Тем не менее, в определенных местах эти листки имеют хождение.Я содрогнулась.— Если о них узнают… Он медленно сказал:— В Шотландии много сторонников Якова. Некоторые члены парламента, люди, занимающие высокие посты, поддерживают его.— Да, я знаю. Мой прадедушка много говорил о Болингброке и Ормонде… и о других подобных.— Дай мне листы. Думаю, их надо закрыть в ящик, не правда ли? Положи их туда, пожалуйста. Благодарю.Он стал говорить о других вещах, но я поняла, что происходит что-то очень опасное. Конечно, в Хессенфилде все якобиты. Мой отец был лидером якобитов. Поэтому он и оказался во Франции… он делал все, чтобы вернуть короля Якова на трон. Этот Яков теперь умер, но есть еще один Яков — его сын.Я хотела поговорить об этом с дядей, но он явно не желал продолжать разговор на эту тему. Интересно, что сказал бы мой прадедушка Карлтон, если бы узнал, что замок Хессенфилд является, как он назвал бы, «рассадником изменников»? Он был совершенно непримирим. Он никогда не признавал, что есть другая сторона вопроса, отличная от той, которой он придерживался. Я, как и бабушка Присцилла, чувствовала, что ни одна сторона не была абсолютно права. Мне хотелось только, чтобы у них были дружеские отношения.Дядя вдруг сказал:— Приглашая тебя приехать сюда, я планировал для тебя разнообразные удовольствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112