— А что еще рассказывать? Со мной она была счастлива. Она приехала сюда и была убита.
— Перестаньте говорить про убийство. Я знаю, что она умерла, дав жизнь близнецам. Вы очень любите их, не так ли?
— Ее убил Дэвид.
— Дэвид!
— Ну, оба. Хозяин тем, что вынудил ее… использовал ее… мою малютку Изабел, заставил приносить детей, хотя она была неспособна к этому. Ее мать умерла при родах. Такая уж была у них в семье слабость, у их женщин. Ее не следовало заставлять рожать. А потом еще этот Дэвид. Он родился через два часа после Джонатана. Ее можно было спасти. Но ему, видите ли, нужен был еще и Дэвид. Он хотел иметь двоих сыновей… на всякий случай, если с одним что-нибудь случится. Так вот вдвоем они ее и убили… он и Дэвид.
— Гризельда, уж Дэвида вам не следовало бы осуждать. Это новорожденного-то! Разве это не глупо с вашей стороны?
— Как только вижу его, говорю себе: это ты… либо твоя жизнь, либо ее. У них уже был Джонатан. Этого было достаточно.
— Гризельда, вы можете это доказать? Она посмотрела на меня диким взором, не ответив на вопрос. Вместо этого она сказала:
— Он так больше и не женился. У него уже есть два сына. Теперь он может свободно вести себя с женщинами. Бывало, он привозил их сюда. Я их видела. Я все думала — возьмет он кого-нибудь вместо Изабел.
— Разве не пора забыть прошлое, Гризельда?
— Забыть Изабел? Вы это хотите сказать?
— Зачем вы следили за мной?
— Я слежу за всеми.
— Вы имеете в виду…
Она вновь наклонилась ко мне и шепнула:
— За его женщинами.
— Я не отношусь к их числу. Она хитро улыбнулась. Я вспомнила эпизод на галерее менестрелей в Эндерби и устыдилась. Я спросила:
— И у вас есть помощники?
— Я не могу всюду расхаживать, — ответила она, — у меня ревматизм. Они у меня давно есть. Они много чего знают.
— Вы много общаетесь с Джонатаном? Она улыбнулась и закивала головой.
— А с Дэвидом?
— Я его никогда не пускаю сюда. Он не такой, как его брат.
— Значит, Джонатан приходит один. И о чем вы с ним разговариваете?
— О его матери, о прошлом.
— Разумно ли говорить об этом с ребенком?
— Я рассказываю ему правду. Все дети должны знать правду. Так сказано в Священном Писании.
— И вы позволяете Джонатану… выполнять ваши поручения?
— Он сам этого хочет, — сказала она. — Ему это доставляет радость. «Ну, какое у нас сегодня задание, Гризл?»— спрашивает он… маленькая обезьянка.
— Значит, он следит за своим отцом. Он… шпионит за ним?
— Нам всем нужно знать, не собирается ли хозяин снова жениться. Это бы повлияло на всех нас.
— Но вы же няня, и неужели вам не кажется, что че следует вовлекать ребенка в такие дела?
— Джонатан не ребенок. Он уже родился мужчиной… как его отец. Я знаю многое из того, что происходит. Я много узнавала от Изабел. Я видела его ее глазами. Поосторожней, мадам. Он опасен для всех. Не забывайте, он убил мою Изабел.
У меня было большое желание встать и убежать, чтобы не видеть эти безумные глаза. Мне стало казаться, что я задыхаюсь, словно меня здесь заперли вдвоем с безумной старухой. Она обвиняла Дикона в убийстве только потому, что его жена умерла во время родов. Она научила Джонатана шпионить за отцом. Сама мысль о том, что этот мальчик выслеживал нас до Эндерби… лежал там где-то в засаде… вызывала во мне отвращение.
Я задумывалась над тем, рассказать ли Сабрине о сделанных мною открытиях. Я чувствовала, что кому-то об этом необходимо рассказать, но кому? Бабушка была просто физически не в состоянии справиться с ситуацией. Сабрина? Мать? Дикон?
Я никак не решалась поделиться своим открытием с кем-нибудь из домашних. А потом я подумала: а какой собственно вред в том, что старуха шпионит? Для Джонатана это было просто игрой. Шпионить за собственным отцом и сообщать об этом Гризельде! Да, в этом было явно нечто нездоровое. Но нечто нездоровое было вообще в отношениях людей в этом доме.
Пока я прикидывала, подготовка к отъезду шла полным ходом, и через несколько дней после моего разговора с Гризельдой мы с матерью уже были в пути.
ПАРИ
В Кале мы высадились на берег и попали в объятия встречавшего нас отца. Я была поражена и слегка позавидовала матери, видя, как сильно он ее любит. Это просто бросалось в глаза. Моя же мать принимала это как должное, но я знала, что и она так же любит его. Я убеждена — она считала, что именно так и должны относиться друг к другу женатые люди. Меня часто удивляло, что ее слепая вера в такие узы оказалась настолько сильной, что даже мой отец, — казалось бы, столь многоопытный мужчина, — сумел обратиться в ее веру. Она смотрела на мир наивно и служила примером того, какой огромной силой обладает наивность. Как отличались от нее мы с Шарлем. Да, между нами существовало сильное влечение; мы имели право сказать, что любим друг друга, — с определенными оговорками. И все-таки я чуть не поддалась искушению с Диконом и была уверена, что у Шарля есть любовные связи на стороне. Я принимала это как условия существования брака — единственный способ, которым его можно сохранить. Как была бы потрясена моя мать!
Когда я видела их вместе, у меня становилось теплее на сердце, ведь у отца еще хватало тепла и для меня. Меня он рассматривал как осязаемый плод его великой страсти. Я была счастлива в их обществе.
В Обинье я задержалась на несколько дней. Родители хотели, чтобы я побыла подольше, но мне не терпелось попасть домой, встретиться с Шарлем и Детьми. Я предвкушала удовольствие от встречи с Лизеттой. К тому же мне было неуютно в этом замке, где себя заживо похоронила Софи.
Мне хотелось бы повидаться с ней, рассказать ей о возвращении Лизетты, о том, что иногда у меня бывает ощущение, будто вернулись прежние времена, что мы с Лизеттой часто вспоминаем о ней и очень бы хотели быть вместе с ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110