— Да вот, скучно мне стало, знаете ли, от вашей жизни деревенской. Хотелось побеседовать с умным человеком.— Тогда с этим вам к барину надо, он у нас образованный, — отвернулся от Репнина Модестович.— Да мы уже наговорились с ним, — улыбнулся Репнин. — А вот вас бы я с удовольствием послушал.— А о чем говорить надобно?— Да, к примеру, что-нибудь этакое — фатальность, роковой случай. Крупный проигрыш…— Что это вы, Михаил Александрович? — глаза у Модестовича забегали. — Я в таинственном и не сведущ совсем.— Неужели? — притворно удивился Репнин. — А я вот в таборе слышал, как недавно один управляющий проиграл цыгану в карты много денег. И очень дорогой перстень. Не знаете, о каком управляющем говорил цыган?— Кто знает?.. — напрягся Модестович. — Лихоимцев и мошенников везде полно. Да только я с такими не вожусь.— Значит, не желаете мне рассказать, откуда перстень взяли, Карл Модестович?— Какой перстень? — управляющий метнулся в сторону, но Репнин схватил его за руку и пребольно сжал пальцы на его локте.— Все-то вы запираетесь, все-то скрываете!.. Ну, да черт с вами. Вот сейчас позову Седого, он мне все расскажет.— Что он вам расскажет? Что он расскажет, продажная душа? — Модестович буквально извивался от боли. — Небось, оклеветал уже? Свои я деньги проигрывал, свои…— А перстень?— Что перстень? Ой, ой! Больно же! Полина дала за ласки. Она его на похоронах старого барона стащила. А перстень тот Сычиха в гроб своей рукой положила.— А вы, стало быть, хозяйке хотели вернуть?— Точно! Только вот, бес попутал, все карты проклятые.— Ладно, — Репнин разжал пальцы, и Модестович отпрыгнул от него, с усилием растирая онемевшую руку. — Смотри у меня, узнаю, что ты к смерти Седого причастен — из-под земли достану!— Так он… — Модестович округлил глаза и заметно побледнел. — А кто его?— Именно это я и пытаюсь выяснить, так что имей в виду…— Что вы, князь! — заспешил с объяснениями управляющий. — Как можно?! В карты играл, не скрою, но чтобы кровь пролить…— Тогда, может, знаешь, кто это сделал?Модестович отрицательно покачал головой, и, видя, как он дрожит и по-настоящему перепуган, Репнин поверил ему.Когда князь ушел, управляющий без сил опустился на сено в дальнем углу конюшни. У него подкашивались ноги, и дрожь пронизывала все тело. Модестович испугался — нет, все же прав был Забалуев, Россия — опасная страна! Уезжать отсюда надо, и как можно быстрее. Деньги у него есть, надо их только хорошо замаскировать на дорогу и — домой, домой!..— Ты вернулся, Миша? — удивился Корф, увидев входящего в столовую Репнина. — Что так скоро?— Заехал поговорить с Модестовичем, а Варвара, как обычно, соблазнила обедом, — ответил тот, присаживаясь к столу.— Да, что умеет, то умеет, — улыбнулся Корф. — Но ты-то чем расстроен? Или страсти все покоя не дают?— Мне не до нежных чувств, — ответил Репнин, разворачивая туго накрахмаленную салфетку. — Сегодня зарезали Седого, цыгана, надеюсь, ты помнишь его. Перед смертью он сказал о каком-то перстне, а вот имени убийцы назвать не успел.— Ты уверен, что его убили не свои? — пожал плечами Корф, отпивая глоток прохладного десертного вина.— Все не так просто, — кивнул Репнин. — Цыгана зарезали его собственным ножом, так что получается, будто он сам себя и убил. А незадолго до смерти к нему приходила какая-то женщина. Цыгане сказали — вроде той, что живет в лесу.— Вот как, убил сам себя, говоришь? — Владимир поставил бокал на стол и посмотрел прямо в глаза Репнину.— А сейчас я узнал, что перстень, о котором говорил цыган, принадлежал Сычихе.— Ясно, — глухо сказал Корф.— Что ясно?— Сычиха убила цыгана.— Владимир, — растерялся Репнин, — как ты можешь бездоказательно обвинять человека в убийстве?— Тот, кто убил один раз, убьет и второй! Правда, одно убийство уже сошло ей с рук. Но теперь… Ты же не позволишь ей избежать наказания?— А кого она убила? — недоуменно спросил Репнин, видя, как Корф встает из-за стола.— Сейчас это не имеет значения, дело прошлое.— Куда ты, Владимир?— Идем! К черту обед! Куда важнее найти и наказать убийцу.Репнин ничего не понимал, но Корф так решительно вмешался в его расследование, что препятствовать ему было невозможно.Владимир, ничего не объясняя, приказал Григорию запрягать сани и, вооружившись пистолетом, велел Репнину ехать с ним к исправнику.— Но исправник сейчас, наверное, в таборе, — попытался возразить Репнин.— Значит, едем в табор, — ничуть не смутился Корф.Дальнейшие события развивались еще стремительней. Застав исправника в таборе и сообщив ему о своих подозрениях, Корф настоял на незамедлительном аресте Сычихи. Что тут же и было сделано. И лишь когда потрясенная женщина оказалась за решеткой, Корф внешне успокоился и предложил Репнину отметить это событие. Но прежде он пожелал говорить с Сычихой. Наедине. Исправник не стал возражать и допустил его к арестованной в камеру.— Володя… — Сычиха поднялась ему навстречу.— Вот ты и в тюрьме, — самодовольно сказал Корф. — Я давно мечтал об этом! Теперь ты больше никому не причинишь зла! Каждый преступник рано или поздно получает по заслугам!— Володя, я не виновна. И ты это знаешь. Я цыгана не убивала. И чужие грехи на себя брать не буду.— Так отвечай за свои! Или ты считаешь себя невиновной и в смерти моей матери?— Твой отец простил меня. Почему же ты не можешь?— Отец? Еще бы! Ведь у вас был роман!— Ты сам знаешь, что это не правда. Да, я любила твоего отца, и он отвечал мне взаимностью, но между нами всегда была сестра…— Не верю! Я тебе не верю! Ты отняла у меня мать!— Я помогла ей уйти из жизни, но не убивала ее. И если бы ты знал, как она страдала, как молила о помощи и просила меня избавить ее от этих мук!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56